Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Да разве женщину любят за это? – удивилась Ландыш, не понимая, шутит он или такой неразвитый в сфере чувств.
– Каждый определяет это по-своему. Любят просто потому, что не любить невозможно. Разве ты очень уж красивая? А Костя из-за тебя ночами не спит.
– Я очень красивая, – обиделась Ландыш. – Уж куда краше твоей скаковой кобылы. У неё круп как у лошади, а ноги, руки здоровые как у мужика. Нашёл с кем меня сравнивать! И волосы зализала за уши, а глаза-то как щёлки.
– Она жмурится от яркого света, – добродушно пояснил Владимир как старший младшему. И вздохнул. – Ты такая смешная, Ландыш. Сущая девчонка-подросток по своему развитию. Я и не сравниваю тебя ни с кем. Возьму тебя сегодня с собою. Прогноз погоды на континенте обещает ясную сушь и тепло. Так что, пошли. После завтрака жду, где и обычно. Скажем Куку, что улетаем на соседний объект. Там Артём нас прикроет, если Кук по связи туда сунется.
Виталина уже носилась где-то вдалеке от них. Её мало интересовал их разговор. Но она могла бы и проболтаться, если бы их подслушала.
– А где Валерка и Костя?
– Они ещё вчера улетели к Хрустальному Плато. – Там располагался самый дальний действующий объект. – Костя сообщил, что вчера видел издали каких-то людей. Это странно. Прежде не было никогда и никого. Они полетели на осмотр. Обещали включить маскировку, а всё же мне тревожно. Кук сказал, что и сам видел не единожды какого-то старика в горах. Может, бродягу. Но точно не Разумова. Это был старик в чёрной хламиде. Кук изучал его сначала с большого расстояния, а потом и вблизи, зависнув над ним на аэролёте и включив маскировку. Местный. Это точно. Правда, машина едва там не навернулась о скалу. Что-то приключилось с автопилотом. Хорошо ещё, что Кук по старинке отлично управляет машиной в ручном режиме, как и я с Артёмом это умеем. Саню я тоже обучил всему. А будь там Валерка или Костя? Я же говорю, опасность стережёт и там, где сияет ясное солнышко, и порхают райские птички.
– Нет тут никакого солнышка. Местная Ихэ-Ола жуткая как богиня Кали. У неё красные злые глаза и огромный рот как у печи. Она жжёт и пучится белым жаром, сжигая все мои огороды, если я не успеваю натянуть над ними защитный купол. Скоро все стада уйдут в высокогорье, так как тут вся трава сгорит совсем, а кустарниковые рощи усохнут как хворост. Не будет натурального молока для Виталины. И птички тут самые обычные засранцы, как и всюду они бывают. Они без конца жрут мою клубнику и другие ягоды. Понятно, почему тут не живут люди. Здесь невозможно сельское хозяйство без особых технологий, каких у них нет.
– А прежде местные люди тут жили. Кук рассказывал. Да я и сам видел заброшенные поселения в пещерах. У тебя удивительно литературная речь. Ты говоришь очень образно.
Ландыш оценила его похвалу. – Радослав прежде всегда ругал меня за косноязычие и неумение связно выражать свои мысли. Он был бы рад, если бы узнал, что я так тут образовалась. Но уже никогда не узнает… – Она стала кусать губы, развив в себе, по сути, вредную привычку, когда было необходимо пригасить сильное волнение или возникал позыв развести слёзную сырость.
Владимир молчал, ему нечем было её утешить.
– Вот жуть-то жить в такой безмолвной глуши! Правильно, что они ушли отсюда и окончательно не впали в дикость. Я очень устала от тишины, какая разлита тут. Я и не подозревала, что от тишины можно уставать.
Подошла Виталина и вдруг сказала, – Мама, ты видела страшного старика? Он тебя не съест? – Она чутким любопытным ушком ребёнка прислушивалась к их разговору и уловила рассказ про старика.
– Да какого старика, Виталина? Это был крылан, который сидел на скале. Вот Володя и принял его за человекообразное существо. Он укрылся крыльями как хламидой, а глаза же у них большие и любопытные, как и бывают они у собак. Собаки не едят людей. Больше тут никого и нет. А у нас есть оружие. Оно не убивает, но обездвиживает любого, кто посмеет напасть. Чего же их бояться? Они летают только после захода здешнего солнышка, а днём сидят в пещерах. – Ландыш поправила панамку на волосах Виталины. – Скоро будете купаться. Ты, Вика и папа Кук. Вода тёплая, а по берегу густая тень, где не жарят лучи.
– В озере живут русалки? – спросила девочка. – Папа рассказывал мамочке Викусе о том, как раньше наши люди купались там с русалками. Я слышала. Мамочка смеялась и говорила, что она и сама русалка. И ты тоже. Что ты родилась на планете русалок. Это правда?
– Почти. Там же был огромный мелкий океан, а я умею дышать под водой.
– Как здесь? Такой же океан?
– Озеро не океан. В сравнении с океаном – озеро это как капелька в сравнении с озером, где ты и будешь купаться.
– Капелька? Я не помещусь в капельке, – Виталина дурачилась, притворяясь более маленькой, чем была в действительности. Как и все дети, она любила притворяться глупенькой, чтобы манипулировать взрослыми. Ландыш отлично чувствовала её притворство.
– Виталина, – сказал Владимир, – ты будешь настоящей русалкой, когда вырастешь. И утопишь не одно сердце в безжалостной пучине любви. Ты будешь обворожительной и тайно-умной, как мама.
– Мамочка Викуся?
– Ну да, – вынужден был согласиться Владимир. – А что думаешь по
Виталина долго молчала, совсем по взрослому глядя в горные удалённые выси, мерцающие на фоне зеленоватой лазури зыбкими как облака вершинами. Так что их можно было принять и за груду низких облаков. Настолько далеки они были, настолько лишёнными каменной и ледяной плотности. – Мамка Ландыш не моя мамочка, – сказала она. – Она кукушка.
– Иди ты! – крикнула ей Ландыш. – А то твоя мамочка русалка уплывёт купаться без тебя. Викуся! – крикнула она, увидев Вику. Та вышла в комбинезоне, у которого она отрезала рукава до плеч, а штанины укоротила до самых ягодиц. Так что вышел отличный курортный костюмчик. Пышная попа Вики была хоть куда. Кук не мог на неё нарадоваться. И ножки у Вики были полненькие и ровные как у девушки. Они загорели и выглядели как шоколадное мороженое по виду. Такими же аппетитными, так что их хотелось полизать. Одним словом не старая жена, а вечная юница. Кук не скрывал своего очарования женой. Он только и делал, что ругал Ландыш за её худобу, за её бледность и печальный образ, обзывая Пьеро – именем сказочного персонажа в белой и свободной одежде. Поскольку Ландыш умышленно носила только свободные комбинезоны светлых оттенков. Ей так хотелось. Возможно, это была защита от жадных невольных взглядов на неё со стороны шести богатырей вокруг. Кук входил в их число, хотя и имел под боком привлекательную загорелую, пышно взбитую как крем-брюле «Вкуснюсю».
В это утро всё было не как всегда. И потому, что она пришла в подземный комплекс с Владимиром и потому, что впервые вдруг захотела пройтись по тем отсекам, где когда-то жили космические десантники. По её просьбе Владимир согласился включить для неё освещение в жилом секторе. Ради того, чтобы странная туристка совершила своё путешествие туда, где когда-то кипела жизнь.
– Глупая же потеря времени, – ворчал Владимир.
– Его тут у нас навалом, – не согласилась она. Но как-то почувствовала, что ему тут жутковато. Все комнаты, одинаковые как пчелиные соты, оказались на удивление ничуть не пыльными, – все новенькие, словно с них только что сняли условную упаковку и приготовили для использования. И всё же, если вглядеться, то поседевшими от необитаемости, наверное, уже вечной как сама смерть. Осмотрев одну такую соту, незачем было тратить время на другую. Только некоторые, большие по размеру, имели в себе несколько отделений, что указывало на то, что тут жил командный состав. В технические и прочие служебные отсеки Владимир её не пустил.
– Здесь можно было бы организовать неплохую тюрьму для местных преступников, если бы трольцы нашли этот город, – мрачно пошутила Ландыш. Они вдвоём вошли в один из таких отсеков. Псевдо кожаный большой угловой диван был таким же серо-стальным, и понять его ли это первоначальный цвет, или он также обесцветился по некой мистически не объясняемой причине, как и всё вокруг, не представлялось возможным. При взрыве центральной части города, тут вполне могла случиться локальная мощно-пылевая буря, опрокинувшая и разметавшая все брошенные за ненадобностью вещи. И было непонятным чудом, что на одной из стен висела большая картина. Она даже не накренилась, так хорошо была закреплена. Через мутный какой-то слой, подобный пыли, тем ни менее пробивался наружу речной поток, не настоящий, само собой, а нарисованный. Ландыш встала на голый остов кровати и потребовала у Владимира гигиеническую салфетку. Он вынул её из своего рюкзака и подал ей. Она протёрла центральную часть изображения, улавливая там некую светлую фигуру и замерла от ужаса, смешанного с восхищением. На неё вопросительно смотрело ангельское лицо! Глаза казались живыми и всё ещё хранящими в себе свет, уловленный кончиком кисти неведомого художника. Даже красочный слой на нагой груди красавицы не потускнел, и вся она выплывала белыми облачными формами навстречу Ландыш, так что та невольно отшатнулась. Она нисколько не пострадала от взрыва, настолько мощного, что даже в отдалённых от эпицентра на километры помещениях многое было засыпано и порушено. А она вот продолжала тут сиять своими чудесными глазами, играя в показную целомудренность, поскольку прикрывала грудь одной рукой, а другой трогала белые крупные цветы на водной поверхности. Ландыш явственно рассмотрела рябь, изображающую текучую воду, и ей даже показалось, что река журчит и распространяет прохладу и влажность в помещении. Конечно, то была иллюзия от нервного напряжения. Тёмные распущенные волосы русалки не имели чётких очертаний, поскольку сливались с общим посеревшим, а вернее, обесцветившимся фоном картины. Мало того, на ажурную раму картины была прикреплена ниточка запылённых бус! Они явно были цветными, и их можно было очистить без труда. Ландыш взяла их в горсть и сунула Владимиру вглубь его походного рюкзака.