Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Тоже мне, старик нашёлся, – не согласился Костя. – Молодую девчонку первый ухватил быстрее нас всех, сделал ей ребёночка, а теперь претендует, как и Кук, на почётное членство Клуба старпёров. Я едва на неё глаз положил, и она глазки мне строила, как меня увидела. Только я размечтался на досуге, а уж он её и присвоил! – обратился Костя к Фиолету, шутливо жалуясь на Радослава. Тот сидел хмурый, и шуток о своей жене не поддержал.
Фиолета отправили отмыться в дом, а потом уже и выспаться. Он спал почти двое суток. Его никто не будил. Когда он проснулся, шёл затяжной дождь. Костя отсутствовал, и Радослав приказал Фиолету дожидаться Костю, чтобы отправиться за его Белой Уточкой на аэролёте. Сам Радослав отчего-то не пожелал лететь туда на своём личном аэролёте. А он у него был, запрятанный в секретном ангаре. Откуда тут были земные машины, Фиолету никто не объяснил. И само нежелание Радослава торопиться за Ивой, ощутимо
Фиолет слонялся по большому дому Радослава и обнаружил на одной из стен цветное и большое фото его жены. С изображения на него смотрела дивная девушка. Её синие как лесные колокольчики, по-детски распахнутые в мир с доверием, глаза вошли куда-то вглубь него, как живые, и что-то застонало там. Что-то, чему он навсегда приказал некогда замолчать. Волосы девушки были пушистые и поднятые на макушке, забранные в смешной и короткий хвостик. Шея гибкая и тоненькая. Она была изображена в небольшом развороте всей фигуры несколько вбок. Юные, свежие алые губы казались даже не целованными, так были они девственно упруги, так чисто и доверчиво приоткрыты. Без малейшего осознания с её стороны собственной влекущей красоты. Единственным её, даже не недостатком, а только неким нюансом, несколько мешающим красоте её выглядеть совершенной, была её заметная бледность. Она, дивный бледный и хрупкий колокольчик, смеялась именно ему, так ему показалось. И не могла она так смеяться ради хмурого и немолодого Радослава. Коему пристало бы куда больше имя Хмурослав. Всматриваясь в неё, он начисто забыл об Иве, о которой пёкся только что.
– Она твоя жена? – выдавил из себя Фиолет.
– Она моя жена. Ландыш.
– Ландыш, – повторил Фиолет. – Именно Ландыш. Поэтому она такая бледная. Она здорова? – поинтересовался он.
– Вообще или на данный момент?
– А что произошло с нею на данный момент?
– Она только что, на днях, родила ребёнка.
– Так на этом фото она схвачена в тот самый момент, как ожидает ребёнка? – догадался Фиолет. – Поэтому в её лице есть нечто болезненное. Бледность я имею в виду…
– Кажется, да. Но я не помню. Может, изображение некачественное.
– Не помнишь того, когда было сделано фото? – удивился Фиолет.
– Почему о том надо помнить? Таких изображений у неё уйма. Она – нарцисс, а не ландыш. Она всё время ловит своё собственное отражение, где только возможно. И вечно на себя любуется. – Радославу очень не понравилось, что Фиолет так долго обсуждает изображение его жены. – Надеюсь, что твоя Белая Уточка, как ты её называешь, не страдает таким вот нарциссизмом?
Вспомнив о Белой Уточке, Фиолет взвился, – Радослав! Надо же спешить! И не только потому, что она больна. Это-то может подождать. Она пока нисколько не утратила своей жизнерадостности. Как и своей работоспособности. Но её могут выкрасть люди той лицемерной матрёшки…
– Какой матрёшки?
– Да той, что меня выкрала. Магиня Сирень по названию. От неё же я и убежал. При помощи того старого лысого черепушки. Я же рассказывал. Я подумал, но уже потом, что тот лысый был соперником по службе этой старой Сирени. Конкурентом. Может, и врагом. Вот он и играл против неё. Откуда же узнаешь, что там за расклад на их верхах.
– Чего ты дёргаешься? – прежним и властным тоном спросил Радослав. – Твоя жена, как жила, так и живёт у себя дома. Какая ей угроза? Угроза была для тебя, пока мы тебя не отловили. Не присмертью же она у тебя больна? Если уж ходит выпекать общественные хлебы, значит, потерпит и ещё пару часов.
Но пара часов растянулась ещё на пару дней сидения Фиолета у Радослава. Костя вернулся только на третий день после того, как Фиолет пробудился от своего богатырского сна. Таким образом, с учётом его отсутствия дома целой недели в земном измерении времени до его встречи с Константином и тех дней, что он провёл у Радослава, прошло больше двух недель. Никто из землян не переживал за участь Ивы, никому из них не была она известна. Она местная, что с нею станется? Сам Фиолет найден, защищён от непредсказуемых опасностей чужого мира, хотя и в той же ненадёжной степени, что и все прочие. И его Белой Уточке исцеление, можно сказать, гарантировано, если и не на сто процентов, то в меру тех возможностей, коими они и располагают здесь. Каждое утро Фиолет подходил к изображению жены Венда, как к иконе, с видом человека, несущего свою молитву и упование высшим силам. И он не понимал, почему так отчаянно ему хочется невозможного. Чтобы очнуться вдруг там, на Паралее, в другом и живом времени, совсем молодым. И чтобы такая девушка, именно эта белоснежная и хрупкая Ландыш, была там рядом с ним… Почему он так думал, что прошлое исчезнувшее время было живым? А настоящее-то каким было, нарисованным что ли? Картонным или пластиковым? И он мучительно не понимал, отчего и сам не стремится к Иве,
Человеческого счастья на небесах нет
Ива очнулась в странном и светлом помещении. Оно было округлое, без окон, но у её постели стояла ваза с зёмлёй, из которой росли чудесные живые цветы, о наличии которых она и не знала никогда. Из кожистых больших листьев тянулся вверх извилистый, но очень крепкий стебель, усыпанный нежно-фиолетовыми гофрированными чашечками – раскрытыми бутонами, похожими по форме на те чашечки, что подарила незабываемая баба Верба. Аромата их Ива не уловила. В помещении царила умеренная прохлада и свежесть. Она была укрыта белым покрывалом, невесомым, но ощутимо тёплым. И подушка была белая, и даже тонкая рубашечка на ней была очень белая. Незнакомая. Ива у себя такую рубашечку не помнила. И ничего она не помнила. Кроме того, как оказалась в летающей штуке, где и забылась под бормотание непонятных речей Фиолета и Кости. Или уже потом она всё забыла? Память напрягать не хотелось. Хотелось просто лежать и прислушиваться к отдалённой музыке, настолько лёгкой, ласкающей, что так могли бы петь только белые лёгкие облачка, будь у них голос. Она закрыла глаза и увидела такие вот облачка. Они плыли, плыли, и она вслед за ними плыла…
Вошла невысокая, пышноволосая, с длинными глазами, красивая женщина, чем-то похожая на Вешнюю Вербу. Она была молодая, но как-то чувствовалось, что намного старше она Вешней Вербы, и самой Ивы. Она потрогала её ногу. Ива отлично почувствовала её прикосновение.
– Твоя нога, в общем-то, выровнена. Она стала прежней. Ты скоро будешь бегать, как прежде и бегала. Любила ты бегать?
– Любила, – ответила Ива.
– Будешь ходить, не хромая. Какое-то время я буду держать тебя в звездолёте для необходимых пока восстановительных процедур, но встать ты можешь хоть сейчас. Пока, конечно, ты не побежишь, да и ходить будешь с трудом. И помнить последние события, произошедшие с тобою, будешь смутно, иногда бессвязно. Но временно. А потом, ты всё вспомнишь, о чём сейчас забыла. Это временная блокировка для твоего же спокойствия. Ты на время как бы новорожденная, без памяти о травмирующих событиях твоего недавнего прошлого, о ходе самого лечения, поскольку оно было довольно длительным. Ты пережила не одну операцию. Отсекая ненужные тяжёлые переживания, сильные потрясения, страхи, вполне возможно, что лекарственной амнезией была затронута и та часть твоей активной памяти, где хранятся и совсем недавние события. Но все пережитые события в твоей памяти быстро восстановятся, все знакомые лица опять обретут имена, а мир вокруг свой целостный образ. Постепенно. Поэтому ничему не удивляйся, ничего не бойся, а проси всё, чего тебе хочется.
– Я помню Вешнюю Вербу. Она похожа на вас.
– Кто она?
– Моя подруга. Она… да… Мы ехали в лодке. Потом мы были у бабы Вербы. Её нашли? Вешнюю Вербу? Я вспомнила! Я ничего не забыла. Побег, огоньки красно-зелёные в мрачном страшном поле, у берега реки. И там, возле реки и стоял Костя со своей небесной машиной! А потом мы поднялись к тучам. И выше… Где Фиолет?
– Да тут. Скоро придёт к тебе. Когда вернётся.
– Придёт? Откуда он вернётся?
– Он не сидел же тут без дела. Он теперь включён в члены экипажа, в необходимый наш распорядок. В график дежурства на звездолёте с остальными ребятами. Он же космический десантник. Он обязан служить даже здесь, чтобы нам выжить, а ему не утратить свои профессиональные навыки. А сейчас он у Кука. Кук это наш командир. Он мой муж. А мы живём на далёком континенте. Далёком не потому, что отсюда до него далеко, а от того места, где жила ты. Там и природа другая, и климат другой. И люди тоже другие. У них лица бронзового цвета, а волосы рыжие, как у Кука. Только Кук лысый. У него только борода рыжая. Он там отлично устроился. По их критериям он богач и очень влиятелен. Поэтому они его уважают, даже боятся. Не трогают, хотя он похож на людей твоего континента, а не на бронзоволицых. А так-то нам до любого континента добираться быстро. На наших скоростных аэролётах.
– Цветы с твоего континента?
– Да. Тебе нравятся? Называются орхидеи, если название перевести на язык моей Родины. А у бронзоволицых название какое-то другое, больше плохое, чем красивое. Они считают эти цветы способными к откачке энергии из человека. Растительными вампирами, и не любят их. У них такой язык, что я до сих пор общаюсь с людьми вокруг меня только при помощи универсального переводчика. Отчего-то моё подсознание, да и сознание, сопротивляется его полному усвоению. Кук считает меня ленивой к восприятию новых познаний, туповатой. Консервативно-застывшей.