Космонавт. Том 2
Шрифт:
Я сделал шаг к Зотову, легонько коснувшись его плеча, мол, спасибо, друг, дальше сам. Потом повернулся к лейтенанту, принял подчёркнуто правильную строевую стойку, руки по швам, взгляд чуть выше его виска — не в глаза, а как положено при докладе старшему по званию, но без тени робости. Заговорил я ровно, громко, чтобы слышали все вокруг, но без вызова. Обычная докладная интонация:
— Товарищ лейтенант! Курсант Громов!
Пауза. Короткая, но достаточная, чтобы привлечь всеобщее внимание и подчеркнуть формальность момента. В толпе окончательно затихли.
—
Я сделал акцент на словах «готовность» и «навыки». Это не было хвастовством, а констатация факта.
— Однако, — продолжил я чуть твёрже, — выполнение любых полётов в Качинском училище регламентировано Уставом внутренней службы ВС СССР, наставлением по производству полётов и утверждённым учебным планом. — Я чётко перечислил документы, зная, что любой офицер здесь обязан их знать. — Самовольные вылеты вне расписания, без задания, без одобрения начальника лётной подготовки и дежурного врача категорически запрещены. Это грубейшее нарушение лётной дисциплины и правил безопасности. — Голос мой стал чуть жёстче, но всё оставался в рамках уставного доклада. Я видел, как у некоторых инструкторов в толпе мелькнуло одобрение на лицах.
Потом я чуть смягчил тон, но не взгляд, который оставался прямым и спокойным:
— Мои навыки — на оценке моих инструкторов, товарищ лейтенант. Товарищ старший лейтенант Звягинцев и товарищ капитан Максимыч могут дать им характеристику. Если руководство училища сочтёт нужным провести контрольный полёт с целью оценки моих возможностей в части точной посадки, то я к нему готов в любое время, предусмотренное расписанием и в соответствии с приказом.
Я интонационно подчеркнул слова «контрольный полёт» и «в соответствии с приказом», давая понять, что готов к проверке, но только официальной, а не на условном уличном вызове.
— До тех пор, пока такого приказа не поступит, моя задача — строго следовать утверждённой программе обучения и распорядку дня. Замечание курсанта Зотова о завершении занятий и запрёте на внеплановые полёты, считаю абсолютно верным и соответствующим уставным требованиям.
Я сделал ещё одну небольшую паузу, давая словам осесть. Лейтенант стоял, потеряв часть своей напускной уверенности. Его попытка подловить меня на дерзости или панике провалилась. Я ответил не как запальчивый мальчишка, а как дисциплинированный военнослужащий, знающий свои права, обязанности и рамки дозволенного.
— Разрешите идти, товарищ лейтенант? — закончил я, сохраняя стойку, но уже с лёгким вопросительным оттенком, чётко давая понять, что формальный ответ закончен и инцидент исчерпан с моей стороны. — Занятия завершены, мне необходимо подготовиться к дальнейшему распорядку дня.
Когда я закончил говорить, мой взгляд скользнул по толпе. И я поймал взгляд подполковника. Он внимательно наблюдал за мной, за Зотовым, за реакцией лейтенанта. Павел Иванович медленно выдохнул дым, отбросил окурок и аккуратно раздавил его сапогом. Затем он кивнул, словно подтверждая
— С этим, товарищ лейтенант, — Павел Иванович подчёркнуто вежливо обратился к зачинщику, — мы разберёмся. Ваше… любопытство понятно. — В его голосе сквозила лёгкая ирония. — Но дисциплина и распорядок — закон. — Он сделал паузу, оглядев присутствующих, а потом его взгляд вновь остановился на мне. — Курсант Громов. Через два дня, во время следующих плановых занятий, вы полетите со мной. Задание — отработать заходы и посадку. В том числе, — он чуть выделил интонацией, — и на точность. «Блин» будет вашей целью. Приготовьтесь.
Притихшая было толпа загудела: «Павел Иванович сам берёт!», «Вот это поворот!», «Лейтенанту-то теперь что?». Лейтенант, которому был адресован первый выпад подполковника, стоял, будто окаченный холодной водой. Его лицо побелело, он пытался что-то сказать, но под взглядом подполковника слова застряли в горле. Максимыч, которых за это время тоже подошёл к нам, хмыкнул, одобрительно кивнул в мою сторону, а потом бросил на лейтенанта колючий взгляд.
Я вскинул руку к виску, автоматически вытянувшись:
— Так точно, товарищ подполковник! К полёту подготовлюсь!
— Свободны, — коротко кивнул подполковник, его дело было сделано. Он повернулся к Максимычу, что-то тихо сказал, и они вместе направились к КП, увлекая за собой часть толпы инструкторов.
Толпа начала быстро редеть. Техники бросились к самолётам для послеполётного обслуживания. Курсанты потянулись к грузовикам, оживлённо обсуждая только что случившееся. Я видел, как Зотов, всё ещё красный от возмущения, что-то горячо доказывал группе однокурсников, кивая в сторону удаляющегося лейтенанта. Тот же быстро ретировался, стараясь не попадаться никому на глаза.
Я глубоко вздохнул, осознавая, что меня только что втянули в очередной водоворот событий, значение которых я пока не до конца понимал, и из которого теперь нужно выплыть с честью. И тут, переводя взгляд, я снова увидел Наташу.
Она стояла метрах в двадцати. Не ушла. Руки скрещены на груди, как бы защищаясь, нижняя губа слегка прикушена, что делало её лицо удивительно детским и уязвимым. Она смотрела прямо на меня. И в её глазах не было ни любопытства, как у других, ни злорадства. Там было что-то сложное: тревога, растерянность, и… вина? Да, именно вина. Будто она чувствовала себя причастной к этой неприятной сцене.
Наши глаза встретились. Она не отвела взгляда сразу, выдержала его пару секунд. В её глазах мелькнуло что-то — извинение? Предупреждение? Потом она резко, почти порывисто, опустила глаза, развернулась и быстрыми шагами направилась к зданию медпункта, скрывшись за дверью.
«Ну что ж, — подумал я, глядя на серебристый силуэт самолёта, у которой возились техники. — Хотел неба? Хотел быть своим среди этих орлов? Так получи. Теперь ты у всех на виду, Сергей Громов. Теперь ты должен не просто летать. Ты должен летать лучше всех».