Космонавт
Шрифт:
Пока мы с Николаем Петровичем беседовали, за соседним столом я заметил двух девушек-студенток, которые тоже шепотом что-то обсуждали, наверное, свои конспекты, и время от времени бросали на нас любопытные взгляды.
Покидая читальный зал с книгами под мышкой, я отыскал взглядом большой дощатый стенд у выхода, увешанный разноцветными афишами. Среди объявлений о спектаклях и выставках нашлась скромная синяя листовка: «Политехнический музей приглашает на цикл лекций „Космическая эра“. Двадцатое сентября в 18:30 — лекция профессора А. А. Штернфельда „Перспективы
Я аккуратно отогнул уголок афиши, под которым обнаружил более подробное описание: «В лекции будут рассмотрены вопросы орбитальной механики и перспективы межпланетных перелётов. Особое внимание уделено работам К. Э. Циолковского.» Запомнив дату и время, я мысленно отметил — нужно будет сообщить сегодня соседу, что завтра я пропущу вечернюю подработку. Лекция интересная, а такая возможность могла больше не представиться.
Когда библиотекарь объявила о закрытии, я сдал часть книг, а «Устройство Як-18» и «Основы авиации» взял на дом. На выходе у меня строго проверили записи в моем читательском билете — книжечке с печатью — и ещё раз предупредили о сроках сдачи книг. Ну что ж — я и сам люблю, когда порядок.
Перед уходом я еще раз просмотрел каталог и нашел свежий номер сборника «Вопросы авиации» за 1964 год. В нем обнаружилась интересная статья о подготовке космонавтов. Конечно, там не было конкретных имен и деталей, но зато излагались общие принципы тренировок.
Возвращаясь домой с книгами под мышкой, я всё думал о завтрашней лекциию. Голову наполняли формулы, схемы, определения, но внутри почему-то было спокойно — впервые за то время, как тут очутился, я чувствовал себя на своём месте.
В подъезде столкнулся с тётей Шурой, соседкой с третьего этажа, вечно с авоськой и одетой в халат с цветочками. Увидев меня с книгами, она одобрительно кивнула:
— Молодец, Серёжа. Учиться, учиться и ещё раз учиться, — с некотрым пафосом процитировала она Владимира Ильича, а потом усмехнулась невесело. — Ленка, небось, гордится тобой. Эх… Не то что мой лоботряс — спит до обеда и ни в зуб ногой, — вздохнула она и, покачивая головой, стала неспешно спускаться вниз.
Я усмехнулся в ответ, но про себя подумал: забавно, как жизнь поворачивается. Кто бы мог подумать, что однажды во дворе я стану примером для чужих детей. Ха!
Дома уже пахло домашней едой — мать вернулась с почты раньше обычного. Она стояла у плиты в синем халате, помешивая что-то на сковороде.
— Пришёл, — обернулась она. — Где был?
— Ага, — кивнул я, ставя книги на полку. — В библиотеке. Нашёл всё, что нужно для подготовки к экзаменам. Завтра ещё схожу.
— Какие планы на вечер? Снова на смену сегодня?
— Ага, — снова кивнул я и пошёл в ванную мыть руки. — Пойду. Дядя Боря сказал, работа лёгкая сегодня. Запчасти какие-то, — прокричал я из ванной.
Ужинали почти молча. Мать рассказывала про работу, про то, как начальник опять ругался из-за очередей на почте. Я кивал, но мысли были далеко — в Политехническом музее, где завтра сам Штернфельд
В первой своей жизни я и не мечтал встретиться с такими людьми.
— Ты сегодня какой-то рассеянный, — заметила мать, убирая со стола.
— Экзамены скоро, вот и думаю, — ответил я и пошёл переодеваться в рабочую одежду.
В семь вечера я уже стоял у подъезда, дожидаясь соседа. Он пришёл вовремя, по-прежнему трезвый. Молоток! По дороге к станции рассказывал, что сегодня наша бригада увеличится — старший взял ещё одного работягу.
— Кого? — спросил я, чтобы поддержать разговор.
— Да Ванька… — дядя Боря помолчал, потом криво усмехнулся. — Помнишь, такой здоровяк, неуклюжий, всё время с шпаной ошивается.
Я нахмурился. Помню, конечно. Тот самый, которого я тогда почти на автомате вытащил из-под падающей балки. Связи с ним у меня нет, и делить, вроде бы, нечего… но если полезет — сам виноват.
На товарной станции нас уже ждали. Вагон стоял на запасном пути, неподалёку разговаривал с каким-то мужиком, размахивая руками, бригадир в засаленной телогрейке, а рядом с ними переминался с ноги на ногу тот самый Ванька — высокий, широкоплечий, в потёртой рубахе навыпуск. Взгляд у него был не хмурый, а, скорее, неловкий.
— Ну, давайте, орлы, — буркнул бригадир, когда мы все собрались. — Разгружаем запчасти. Радиодетали, вон те ящики. Осторожно, хрупкое!
Работа началась. Ящики и правда оказались не тяжелыми, но внутри что-то мелкое тонко звенело. Ванька работал молча, лишь изредка бросая на меня косые взгляды.
Через час, когда бригадир отошёл проверить следующую партию, здоровяк неловко заговорил:
— Погода сегодня… ничего. Тепло ещё.
Я кивнул, перекладывая ящик.
— Завтра, говорят, дождь будет, — продолжил он, явно пытаясь завязать разговор.
— Может быть, — сухо бросил я.
Ванька замолчал, но через пару минут вздохнул, поставил ящик на землю, выпрямился и вдруг сказал:
— Слушай… Спасибо, что тогда… вытащил.
Я посмотрел на него удивлённо.
— А то я бы… — он махнул рукой. — Короче, спасибо.
— Пожалуйста, — пожал плечами я. — Любого бы вытащил.
— Да? — он хмыкнул. — А я тебя… раньше засранцем считал, зазнайкой. Тихий, книжки читаешь.
— И? — вскинул бровь я.
— И ошибался, — Ванька потёр ладони о брючину. — Может, как-нибудь… отблагодарю.
Я хотел было отшутиться, но вдруг заметил, что у него в руках не папироса, как обычно, а леденец на палочке.
— Бросаешь курить?
— Пытаюсь, — он смущённо сунул конфету в карман. — Дядя Боря сказал, ты в аэроклуб идёшь?
— Ага, — кивнул я и взялся за ящик.
— Молодец, — неожиданно сказал Ванька. — Летать — это здорово.
Дальше мы работали уже без неловких пауз. А когда бригадир вернулся, Ванька вдруг вызвался таскать самые тяжёлые ящики. Те, что побольше.
Смену мы закончили ближе к одиннадцати вечера. Получили заработанные деньги у бригадира и отправились домой.