Космопорт
Шрифт:
— Здравствуйте, Владимир Владимирович!
— Как у тебя дела? Всё хорошо?
— Дела идут. Больших проблем нет, с мелкими справляемся. У меня сразу пожелание, Владимир Владимирович. Скажите своим помощникам, чтобы в следующий раз они заранее предупреждали. А то меня с лекции сорвали.
— Ты разве не закончил учиться? — слегка удивляется.
— Закончил, теперь сам учу. У меня там семь десятков студентов без присмотра остались.
— Признаться, моя вина, Виктор. Я попросил встречу организовать быстро и срочно. Импровизация, извини, что так вышло.
Конечно,
— Догадываешься, о чём спросить хочу?
— Байконур?
Кивает:
— Дошли до меня слухи, что ты не хочешь туда идти.
— Всё правильно, — президент человек занятой, сразу берёт быка за рога, ну и я время тянуть не буду. — Изучил положение дел и пришёл к твёрдому выводу, что мы там ничего толком сделать не сможем.
— Почему? — президент переходит к максимально кратким вербальным формам.
— Поговорку знаете: Иван кивает на Петра, а Пётр — на Ивана? Будь я руководителем госкорпорации, мог бы не отказываться. Ведь на случай неудачи есть железное оправдание: казахи помешали. Тот самый казахский Пётр. Они натурально палки в колёса вставляют.
— С чего ты взял? Реальные факты есть? Если дела не движутся, то, наверное, всё-таки Роскосмос мышей не ловит.
На ты со мной общается, и я пока не понял, как это расценивать. Как свидетельство дистанции огромного размера или, наоборот, включение в круг особо доверенных лиц.
— Даже навскидку ясно, что работать на Байконуре крайне неудобно. Я сейчас не о географии и климате. Всё дело в двоевластии. С одной стороны, там всем заправляет Роскосмос, с другой — их строго контролируют казахские комиссары.
Президент чуть улыбается. Водится за ним такое, иногда любит проехаться нелестно по советскому прошлому и его приметам. Так что использование слова «комиссар» в неприглядном контексте, полагаю, ему нравится.
— Грубо говоря, они всюду суют свой нос. А мы, извините, будем строить стратегические объекты, космические аппараты, начинку которых не собираюсь показывать чужим и любопытным.
— Витя, конкретика есть? Ты сказал, что они палки в колёса вставляют. Есть доказательства?
Хм-м, он не в курсе? Вряд ли. Просто ему наверняка подали под нейтральным соусом, а казахи в той истории повели себя натурально, как вражеская агентура. Как вредители и саботажники — точно.
— Вы же мою биографию знаете? Наверное, я не самый авторитетный специалист, но всё-таки космонавтика — моя профессия. Как эксперт средней руки вполне могу выступить. Но даже профессиональные знания особо не нужны, чтобы один случай оценить.
Привожу ему одну неприятную и мутную историю.Знаю из открытых источников, постарался накопать максимум инфы, даже Договор об аренде внимательно почитал и дал на экспертизу юристам.
Если кратко, суть дела такова. Сначала планировали фейерверки, затем войну, позже попытались совместить. По соглашению с Украиной стартовую площадку № 45 решили использовать для запуска украинской ракеты «Зенит». Проект резко ушёл в тину в 2014 году (очуметь, как давно это было!) после известных событий, и вместо
Всего не рассказываю, время дорого.
— И вот тут начинаются неожиданные неприятности. СП «Байтерек» (кстати, с какого фера оно совместное, если контролируется Астаной?) вдруг требует от ЦЭНКИ (Центр эксплуатации наземной космической инфраструктуры, дочка Роскосмоса) дополнительную экспертизу оценки воздействия на окружающую среду.
— Да-да, — кивает президент, — что-то такое было.
— Чистой воды провокация и подножка, — сначала выдаю резюме и затем приступаю к объяснениям: — Дополнительная экологическая оценка для «Союза-5» не требовалась. Там есть тонкий момент, за который зацепились казахи. Украинский «Зенит» использовал в качестве горючего керосин. В экологическом смысле абсолютно безопасный продукт. Наш «Союз-5» заправляется нафтилом. Тонкость в том, что нафтил — это тот же самый керосин. Поэтому я и говорю, что специальная экспертиза ни к чему. Нафтил от авиационного керосина отличается только присадками для адаптации к ракетным движкам. Особо отмечу, все присадки — углеводородные, абсолютно не токсичные.
— Та-а-а-к, — коротким словом президент поощряет мои выкладки. Задумывается и сам.
— До всей сути мне докопаться трудно, но, вероятно, дело обстояло так. ЦЭНКИ дал документ, обосновывающий безопасность ракетного топлива, как сорта обычного керосина. Известно, что «Байтерек» объяснения не устроили и предположительно они затребовали полный химический состав топлива. А это, извините, относится к разряду государственных тайн. Роскосмос оказался в безвыходном положении. Раскрыть полностью состав топлива он не мог, и казахи получили формальный повод вчинить иск ЦЭНКИ. Который, как это ни удивительно, самый гуманный в мире казахстанский суд удовлетворил в полном объёме. Сумму выставили неплохую — два с четвертью миллиарда рублей. Как говорится, не догоню, так заработаю.
— И чем там дело кончилось? — президент и сам может узнать, но зачем, если перед ним человек уже в теме.
— Роскосмос замотал дело. Деньги казахи так и не получили, арест имущества чисто технически произвести очень сложно. Затем подали на апелляцию, по итогу дело спустили на тормозах. Точной формулировки не знаю.
Президент хмыкает. Надеюсь, одобрительно.
— И вот скажите, Владимир Владимирович, мне зачем все эти приключения? На Байконуре придётся устраивать увлекательные склоки с казахами вместо того, чтобы делом заниматься.
— А что тебе нужно для эффективной работы? — Задумываюсь. Отказ не хочет принимать, что подтверждает мягко, но непреклонно: — Понимаешь, там наши люди живут. И даже не это главная проблема. Сам ведь знаешь, что Байконур — это символ, исток всей нашей космонавтики. Гагарин впервые именно оттуда полетел. Нельзя Байконур просто так на свалку истории выбрасывать.
— Тогда надо казахов оттуда выбросить. Или поставить на место, — перехожу к плану «Б».
Если нельзя отказать прямо, надо выставить невыполнимые условия, а затем руками развести: «Ах, мы бы со всей душой, но сами видите…»