Космопроходимцы (вторая часть). Ксеноопера "Жнец, Швец, Игрец"
Шрифт:
– Что, рада?! Отправила сумасшедшего в плаванье?! Сначала одного, теперь другого!
'Что это я?
– подумал он.
– Какое мне дело до шлюхи?'
– Он сам, - глядя в сторону, ответила Ксения.
– Он сына ищет, как вы все не понимаете?
– Сына?!
– петушиным криком выкрикнул Олаф - Откуда ты знаешь, что твой хахаль ему сын?! Откуда ты знаешь, что...
– Человек ты или нет, Олаф? Здесь Эми.
Толстый Олаф и сам понимал, что порет горячку, но удержаться уже не мог, кричал:
– Откуда ты знаешь, что твой Эми ему внук?!
Его ударили под колено, потом потянули за штанину. От неожиданности чуть не упал, взмахнул руками, глянул вниз. Рядом со своим животом
– Эми!
– прикрикнула Ксения.
Олаф хотел попросить, чтоб оттащила чертёнка, но не успел.
– Ох!
– сказал перехваченным голосом.
Его согнуло от боли, он попытался вдохнуть, но не смог.
– Эми! Ты что наделал?!
– Ксения схватила мелкого негодника за руку, он пищал: ' Ты, чудище головоногое! Я его внук! Я тебе весло забью в глотку!' Отпрыск каторжника от злости не все буквы выговаривал хорошо, получалось у него: 'Ты, тюдисе голововногое! Иговнук! Тибе исло собью в глотку!' - тем не менее, Толстый Олаф его понял. Он пучил глаза, пытался продышаться. Ксения, опасаясь, что Эми приведёт угрозу в исполнение немедленно, отобрала у него палку от швабры и потащила сына прочь, воспитывая на ходу. На Олафа даже не оглянулась. Тот охал и постанывал: 'Чёрт подери... этих... Антониадисов. Яблочко... от яблоньки'. Доплелся до лестницы, добрался до остеклённой кабины крановщика, плюхнулся в кресло. Стал прикидывать: надо ли писать рапорт по факту нападения на служащего при исполнении обязанностей? Решил - нет. Если история станет достоянием гласности, над ним, сержантом береговой охраны, будут смеяться, а обидчику ничего не будет - слишком мал, чтоб отправить в шахту.
– На рога Альраи этих Антониадисов, всех троих, - сказал Олаф.
Из кабины крановщика волны казались лёгкой рябью. Бурая спина терранского океана поднималась на востоке горбом. 'Электра' боролась с приливным течением - её сносило, она упрямо продвигалась на юг, раскачиваясь, как севшая на воду чайка. Над водным холмом торчали из оранжевой облачной пены острые кончики рогов Альраи, увенчанные пламенной короной протуберанцев.
Второй сноп
Туристам эконом-класса на верхней палубе плавучей гостиницы делать нечего. Клиент высшего разряда должен быть совершенно уверен, что деньги брошены на ветер недаром: никакой унылый нищеброд не осквернит своей персоной гостиную и лаунж-бар, не окажется ненароком в соседнем шезлонге, не полезет в бассейн и не испортит приличным людям аппетит громким чавканьем. Клиент должен знать, что если кто-то на верхней палубе пользуется вместо пепельницы цветочным горшком, кричит бармену 'эй, командир!' пристаёт к дамам с предложениями и устраивает заплыв, не сняв верхней одежды и обуви, так он это делает по праву рождения или, по крайней мере, не бесплатно.
У Роберта Корка, смотрителя, пропуск на верхнюю палубу был, и это значит, что он присутствовал в баре на законных основаниях. Иосиф Циммерман, турист эконом-класса, пропуска на верхнюю палубу не имел, однако же выставить его с позором было некому - ни на верхней, ни на прочих палубах, равно как и в служебных помещениях, никого больше не было. Не плескались в бассейнах малые дети, взрослые дети и дети преклонных годов, не поджаривались в лучах Альраи слегка одетые красотки, не прохаживались с видом отважных путешественников утомлённые бездельем менеджеры всех уровней. Пуста гостиница-поплавок, не сезон.
– Со льдом тебе?
– спросил Корк, выставляя на стойку один за другим два стакана.
– Я не пью, - с перепойной натугой сообщил Циммерман. Помедлив, начертав вялой рукой в пространстве какой-то
– А что здесь ещё делать?
– спросил Корк и нырнул в холодильник.
Циммерман нахмурился, уронил руку, обдумывая вопрос, но так ничего и не придумал. Смотрителю виднее. Если считает, что кроме выпивки больше в плавучей гостинице заняться нечем - хочешь или не хочешь, а надо пить. И потом, как отказать спасителю? С неделю тому назад, когда на востоке предвестником появления рогов Альраи лез прямо из океана грязно-бурый пузырь - Боз, Роберт снял Иосифа с кораллитового островка. Теперь над той скалой было метров десять воды - здорово прилив работал. На вполне естественный вопрос смотрителя: что Иосиф делает на рифе Надежды в такое время года, - тот ответил: 'загораю'. Как ни глупо, сказал чистую правду - загорать, лёжа на разогретом кораллитовом песочке, можно только днём - тридцать земных суток, остальные двести семьдесят там терранская светлая ночь. Впрочем, как смог убедиться Иосиф, и днём на пляжах рифа Надежды могут загорать одни только рыбы и, если верить байкам смотрителя, головоногие гады, да ещё сам смотритель поставленной на мёртвый якорь гостиницы.
Гостиница! Одно название чего стоит: 'Ковчег' видите ли. А издали больше похожа на белый парадный гроб. В сезон ветров туристам любого класса запрещено там оставаться, поскольку сообщения с материком в это время нет. Визы администрация терранской колонии гуманоидов выдаёт с таким расчётом, чтоб туристы убрались с планеты до того, как газовый гигант Боз станет устраивать с местным океаном фокусы. Терранский закон суров, нарушителям визового режима - полгода каторжных работ. Желающих потрудиться в ледяных шахтах на благо колонии обычно негусто.
Кислые размышления Иосифа Циммермана прервал Роберт:
– Ну что, каторжанин, накатим?
– спросил он, таща два стакана.
Лёд звякал о тонкие стеклянные стенки, стаканы раскачивались, потому что смотритель был хром на правую ногу.
– Не надоела тебе эта дурацкая шутка, Боб?
– мотая головой, как лошадь, спросил полупьяный Иосиф. На спасителя смотрел снизу вверх - Роберт ростом был высок, и если не ерошил притолокой волосы, то потому лишь, что лыс, как бильярдный шар. А может, и начисто выбрит, не разберёшь.
– А я не шучу, - в очередной раз ответил Корк.
– Виза кончилась трое суток тому, полгода тебе ломится, Ёся, если не будешь слушаться старших. На вот, запей такое дело.
Стеклянные донца стукнули об лакированную поверхность, льдинки со звяком толкнулись об стаканные стенки, запрыгали в жидкости, как сползшие в терранский океан айсберги. Иосиф принял стакан, стал разглядывать его на просвет, словно бы взвешивая: выпить или вылить?
– Ну, за осушение. И чтоб сдохли головоногие гады все до единого, - с чувством выговорил Роберт. Стал цедить виски мелкими глотками, на Циммермана смотрел пристально, поверх стакана и сквозь.
Тот приложился, не допил. Сипло спросил:
– Что они тебе... сделали?
– Они всем нам сделали, - Роберт поставил стакан и стал грузить обычную программу про акуанов, которые не дают спокойно жить терранской колонии. Рыбу, мол, воруют и паскудят сети, это раз. Но это ладно, рыбаки друг у друга тоже. Нападают на лодки, это два. В живых после такого нападения мало кто остаётся, потому что в воде человеку от головоногого отбиться - нечего думать. Гиблое дело. Говорят, при случае они и с лодки подцепить могут, но предпочитают сначала перевернуть, а после уже собирать в воде утопленников и тех, кто ещё барахтается. В этом году совсем охамели: ходят слухи, что при высоком приливе подбираются к набережным. Если дать им время, точно подберутся, потому что прилив с каждым терранским годом всё выше и выше. А кто виноват? Обратно они.