Космопроходимцы (вторая часть). Ксеноопера "Жнец, Швец, Игрец"
Шрифт:
– Они, они, я знаю, - кивая, говорил Роберт. Циммермана разглядывал, как головоногого гада.
Иосиф хихикнул, тупо глядя ему в переносицу, и спросил:
– Они тут причём?
– Ты чего не допил?
– вместо ответа осведомился Корк.
– А ну, давай до дна за осушение. Давай-давай, Ёся.
Иосиф с удивлением заметил, что в стакане Роберта опять не осталось ничего, кроме тающей льдинки.
– Ты по осушению спец, - заметил он. Думал при этом: 'Пьёт, как воду льёт. Может он себе воду, а мне... Зачем? Всемилостивый Случай, ну я и нагрузился. Руки не слушаются, морда деревянная. Как я его поддел, а?! Спец по осушению. Каламбур. Ведь и правда спец, если не врёт. Оратор-мелиоратор. Вот опять понёс - за рыбу гроши'.
Роберт Корк про осушение мог говорить
– Теперь мы посмотрим, - говорил Боб. Синие прозрачные глаза его были холоднее терранского льда. Ни хмеля в них заметно не было, ни жалости к тем, на кого ставил ультразвуковые пушки.
'И правильно ставил, - лениво раздумывал Иосиф.
– Не будь этих треклятых пугалок, ради чего бы он попёрся на скалы? Не попрись он на скалы, так я и загорал бы сейчас в шести милях отсюда и в шестидесяти от берега. Сначала по щиколотку в воде, потом по пояс, потом по шею, потом... Зараза, вискарик закончился. Попросить, чтоб плеснул ещё? Развезло меня. А ему хоть бы хны. Из нержавейки он что ли, от пяток и до лысины? Странный мужик'. Смотритель был мужиком странным, и, пожалуй, страшноватым. Начать с того, что имён у него было несколько. В административных документах числился Робертом Корком, смотрителем гостиницы 'Ковчег'. По радио - Иосиф сам слышал, - кто-то именовал его Ноем, что не так уж и странно, если принять во внимание пристрастие Роберта к мрачным прогнозам. Сам себя часто называл главным мелиоратором, должно быть в шутку. Однажды - очень странно!
– когда Ёся без всякой задней мысли обозвал Корка счастливчиком, тот заметно изменился в лице, а потом, подпоив Циммермана, стал выяснять, откуда тому известно прозвище Счастливчик. После этого случая взялся регулярно накачивать гостя спиртным и вести по пьяни странные беседы - слишком откровенные для человека, живущего тройной жизнью. Такие вещи рассказывал, будто его ничуть не заботило, что Циммерман донесёт администрации про контрабанду кораллитовых полипов и осушительную возню на рифе. Притом всё время наблюдал за поддавшим собеседником, а сам пил не пьянея. Очень странно и даже страшно, но куда деваться бедному туристу из плавучей гостиницы? Сообщения с материком нет, радиорубка заперта, а когда не заперта - там Роберт. И этот самый Роберт всё время убеждает, что возвращаться на материк Циммерману ни к чему, ибо плачет по нему ледяная шахта, а если Циммерман будет слушаться старших, то, может быть, отделается лёгким испугом. А ежели Циммерман останется и реально поможет мелиорации, то срок ему, конечно, скостят, потому что победителей не судят. В том же случае, если хороший парень Циммерман героически вступит в справедливую войну с головоногими тварями и зарекомендует себя хорошо, его представят к терранской награде... 'Посмертно', - думал весёлый парень Ёся Циммерман, пробуя как-нибудь незаметно выливать виски под стол, однако это ему не всегда удавалось. Он старался не впадать в уныние и страху не поддаваться, но временами природная подозрительность заставляла его усомниться: а случайно ли получилось, что он отстал от группы и застрял на рифе? Проклятая мнительность! Нелепо думать так о спасителе, попахивает чёрной неблагодарностью. Хороший же какой человек! Мечтатель!
– Одну боевую субмарину, - мечтал Роберт Корк, думая, что довёл гостя до нужной кондиции.
– Всего одну, слышишь, Ёся? В кредит. Чтоб грузовиком притаранили и сбросили прямо здесь, у рифа. Ты слыхал про жёлтый гейзер? Кредит бы тогда погасили сразу, если жёлтый гейзер не враки, и ещё с десяток субмарин прикупили с полным боезапасом. И тогда показали бы этим гадам, где моллюски ночуют.
Иосиф слышал, но виду не подал.
– Слабак, - негромко проворчал Роберт.
– Толку от тебя...
Слабак Циммермана голову уронил на руки. В ушах шумело, однако слушал внимательно. Привыкший к вынужденному одиночеству смотритель рассуждал вслух. Пряча стаканы, бурчал: 'Интеллигенты... Слюнтяи один к одному... Слизни... Этот тоже: слыхал, говорит, что акуаны разумны... Можно ли их?.. Разумны! Креветки. Ха!.. Если ты такой разумный, постарайся быть несъедобным. Хорошо бы они оказались совершенно безмозглыми, так ведь нет. Умные сволочи. Слейтер, ил ему пухом, рассказывал... Язык у них, говорил. Песни даже. Я, говорил, немножко умею по-ихнему. И что? Помогло это Слейтеру?.. Головоногие болтливые задницы. Ничего. Поднимем риф... Кстати, да. Пора бы вешку сбросить. Груз на подходе. Вот прямо сейчас, пока этот в ауте'.
Хлопнула дверь.
Иосиф приоткрыл глаза, осторожно поднял голову. 'Всё плывёт. Опять напоил, чтоб его в море смыло. Руки ватные и ноги. Но жить можно. Можно даже попробовать встать. Интересно, что такое вешка и что за груз на подходе? С материка нету сейчас доставки. Откуда груз?.. Ох!'
Иосиф покачнулся, схватился за стол. 'Как при шторме. Но это не шторм, нет. Якорный канат натянут. Следит за этим всякая киб... автоматика. Плавучий гроб не рыс... скает, развёрнут по ветру, режет воду. Приливное течение ровное. Мелкая волна... этакую громаду даже не шевельнёт. Просто я набрался сверх меры. Голова кру...'
Пол тряхнуло. Иосиф выпустил край стола, его бросило к стенке. От удара - дверь нараспашку. В бар внесло свист и странный клёкот. Потом крик.
Иосиф спьяну не сразу понял - кричит человек. Дико, как от смертного ужаса. 'На Боба напали? Звуки знакомые, так свистел и клекотал этот, как его... Откуда на Терране? Бежать туда. Корк болван. Не орать надо, а...' Циммерман метнулся к двери, но и трёх шагов не сделал... 'Опять там крик. Ничего человеческого...' Хмель слетел с Иосифа мигом, он выскочил на палубу, огляделся. Увидел - помочь бедняге нельзя ничем, можно только спасаться.
Третий сноп
Бескрайняя Нери обнимала его, нежила, баюкала, как ати баюкает в мантии первых своих кланир, словно бы шептала струйчато, шорохом водорослей: 'Утешься нереан, всё проходит' - но Акиле клани Нумс успокоиться не мог. Желчь, растворённая в крови, жгла сердца, уничтожая разумные мысли, как Нери смывает горы, обращая их в кел. Акиле, паря в пяти или шести венах от роскошных садовых прядей Мисы, над илистыми впадинами и синими холмами, свежей прелести нереанского утра не замечал. Стайки розовых мотыльков не радовали его, не трогали душу и не тревожили аскаск. Гнев заглушает голод и способен лишить разума даже самого стойкого атрана.
– Эй атран!
– напоминал себе Акиле, сбавлял ход. Ненадолго. Жажда мести снова заполняла душу, снова желчь подступала к сердцам, толчки могучих мышц мантии вновь становились резкими. Если б попался Акиле в этот миг ненавистный келеан, топил бы его, душил бы медленно, а после, насмотревшись на мерзкие конвульсии сухопутника, перекусил бы пополам, чтоб потоком хлынула тёплая кровь, чтоб смешалась с водой и приятным вкусом порадовала аскаск. Ненавистные келеир, сухопутники, гнусные строители гор. Гензу келеир...
– Эй атран!
– снова напомнил себе Акиле: 'Я жрец!'
Жрец не имеет права на гнев, когда народу угрожает гибель, жрец должен пройти по кромке воды, говоря Вышнему слово, и одной силою слова опрокинуть Проклятые горы в бездну. Призвать Уборщиков...
– Ахн!
– с водой раздражённо выплюнул Акиле клани Нумс. Уборщиков призывал уже, бесполезно. К горам не идут, как ни заклинай; гнусный келеан оградил подножия Стеной Боли, на отрогах посадил несцатлаз - бессонных убийц, и теперь никто не смеет приблизиться к предгорным долинам, даже атран Айса Вышнего. Что же будет, когда придёт время алцераминз? Не сойтись нереану с нереаной в прекрасных предгорных пещерах, не сплестись, творя аминз, не произвести на славу великой Нереи новое поколение Нереир... И народ сгинет.