Костанътинъ
Шрифт:
Иван мило улыбнулся, осторожно вложил в досье записку, закрыл его и протянул обратно Артуру.
– Я согласен. Как поступим с родственниками? – Сотрем память. А далее... Ты ведь сладишь с кучкой своих подконтрольных магов?
Артур нехотя кивнул. Хоть от исчезновения Гарри Поттера поднимется буря, но она так же быстро и спадет. Да еще и Дамблдор – вечная заноза в заднице...
– У меня есть вопросы, – коротко оборонил Кёркленд, успокаиваясь. Иван чуть склонил голову, приглашая этим жестом Артура обговорить все, что он хочет. –
Утвердительный кивок.
– Он приедет в Хогвартс в одиннадцать лет. – Это не проблема. Дальше, – со скучающим видом Иван слушал его речь. – Его счета ты трогать не будешь. – И не собираюсь. Это деньги принадлежат лишь ему, и никому больше, – согласился он. – Ты мелочен, Артур. – Он уничтожит Волан-де-Морта. Это предначертано ему судьбой.
Иван прищурил глаза. Чуть склонил голову набок. Фиолетовые глаза на миг затуманились, а может, Артуру все это только показалось...
– Хорошо. Но и у меня есть условие. Всего одно.
Артур горестно вздохнул:
– Говори. – Он будет выбирать все сам, в том числе, когда станет самостоятельным и взрослым. Я говорю о профессии, о дальнейшем продолжении учебы (если он сам захочет), и о выборе страны, где он захочет проживать до своей смерти. Еще он будет знать, кто у него родители и кто он сам. – Идет, – обреченно проговорил Артур, уже понимая все заранее. – По рукам. – Тогда договор заключен, – русский протянул ему руку. – Надо скрепить принятое рукопожатием. Так принято среди волшебников.
Артур с обреченным видом скрепил рукопожатие. Руку сразу же обожгло: магия скрепила договор. Он поморщился, в отличие от Ивана, который даже не отреагировал на жжение, и отдернул руку.
– Остальное оговорим позже, – Брагинский протянул ему флешку – Артур, с трудом сдерживая злорадство и радость по поводу легко доставшейся ему нефти, да еще и хорошего качества, судя по легкому недовольству, иногда проскальзывавшему тенью по лицу Ивана, вцепился в нее. – Ноутбук в твоем распоряжении. А я немного отдохну. Устал я. – Твоя комната на втором этаже, направо, с цифрой один. – Найду, не заблужусь. Удачного просмотра.
Иван встал, взял кейс и пустую сумку из-под ноутбука и пошел наверх, отдыхать.
Артур сразу же сел за оставленный ему ноутбук. Время не ждет.
За много-много миль отсюда, в доме номер четыре по Тисовой улице, Дурсли снова и снова издевались над Гарри Поттером. Мальчик уже научился терпеть издевки своих родственников, но больная заноза уже была глубоко в сердце. За что его так не любят?
Он видел других детей на улице, хорошо одетых, с игрушками в руках, улыбающихся, и их родителей. Родители обнимали их, говорили им ласковые слова. Покупали мороженное, конфеты...
А у него этого не было.
На вопрос, где его папа и мама, тетя отвечала, что они умерли, а дядя прибавлял, что погибли в автокатастрофе. А потом громко ругался на Гарри за заданный
Нечасто, но Дурсль напивался до чертиков, и тогда, как уже знал Гарри, лучше не попадаться у него на пути. Даже тетя – и та крепко-накрепко запирала дверь.
Тетя не обнимала его, сухо и пренебрежительно разговаривала с ним. Гарри часто чувствовал себя лишним в этом доме. Чувство одиночества день ото дня все усиливалось.
Фотографий его родителей в доме не было. Как и его собственных. Вообще было не заметно, что в доме проживает еще один ребенок помимо первого.
Первый, по мнению Дурслей, и самый главный – это Дадли. Крупный, даже очень, светловолосый мальчик с маленькими, юркими глазками. Его фотографий в доме было великое множество, как и свой велосипед, компьютер, игрушки и прочее. А у Гарри – лишь чулан под лестницей, плохая постель, старая одежда, из которой вырос Дадли, и сломанные игрушки, которые были в большом количестве. Дадли ломал буквально все, что попадалось под руку.
Гарри старался не замечать Дадли. Он был его любимой игрушкой, над которой можно без зазрения совести поиздеваться и свалить буквально все: сломался велосипед – это Гарри его сломал, разбил вазу – это Гарри, уронил полку с книгами (хотя она явно рухнула под завалом игрушек) – Гарри виноват.
Дурсли бранили и ругали его постоянно. Оправданий и правды они не слышали, веря Дадли, который за их спинами открыто смеялся, глядя как на Гарри снова кричат.
Как только все кончалось, Гарри убегал в свой чулан и горько, но тихо плакал, чтобы его не услышали. Он уже давно смирился с темнотой в чулане, отсутствием элементарных удобств, со старой одеждой, склеенными скотчем очками. Но лишь с одним он не мог смириться – почему ему все никогда не верят?
Ночью, когда все в доме затихало, спал мертвым сном Дадли, Гарри тихонько выбирался из кровати и отправлялся смотреть на звезды. Они были такие красивые, что у ребенка перехватывало дух. И он иногда, видя падающую звезду, загадывал одно-единственное желание – чтобы хоть кому-нибудь быть небезразличным, быть родным, любимым. Он бы за это сделал все, что ему скажут! Хоть бы кто-нибудь забрал его отсюда!
Но никто не интересовался им, не звал, вот уже который день. Никто не приходил...
А поэтому мечты меркли день ото дня.
Сегодня у него предстоял еще один трудный день. Дурсли уезжали куда-то в гости, но при этом запирали все, кроме туалета, ванной и кухни. Поэтому с утра они были на нервах, пока собирались; на Гарри в два раза больше обычного сыпались насмешки и язвительные комментарии. Выдержать немного и...
А потом – его ждала свобода! Почти целый день их не будет! В доме будет тихо и спокойно.
Вот Дурсли, дав жесткий, но зато последний наказ, вышли из дома и направились к машине. Мальчик быстро подбежал к окну чтобы увидеть, как захлопываются дверцы машины и она плавно выезжает на дорогу.