Костанътинъ
Шрифт:
– Хэй! Дай-ка на тебя посмотреть... – Альфред с трудом отцепил от себя крестника. И манерно поправил очки. Голубые глаза блеснули оценивающим блеском. Иван Брагинский виду не подал, что заметил взгляд Джонса. – Совсем стал похож.. На своего отца. Почти копия.
– Спасииибо! – Константин сделал вид, что не заметил едко брошенной фразы.
– Джонс!
– А, привет, Брагинский! – они сухо обменялись рукопожатиями: со стороны казалось, что их мечта – сломать друг другу пальцы. Джонс произнес уже более миролюбиво, – сначала дела,
– Да, я тоже не прочь начать с дел. Константин...
– Я уже давно хотел побывать в Нью-Йорке! Можно-можно? – заискивающе произнес Константин.
– Конечно, же. – Альфред извлек из кармана мобильный и быстро – быстро напечатал сообщение кому-то. – Мы с минуту ждем машины... Затем ты, – он указывает на Константина, причем тот застенчиво улыбается, – спокойно гуляешь по городу... С его воплощением. Как я знаю, английский у тебя не плох... Нью-Йорк, Джон, ты можешь звать его так, все тебе объяснит и покажет...
– Ура! А деньги?
– Константин! – хмуро произнес отец, явно пряча улыбку.
– Моя кредитка к твоим услугам. Все-таки я твой щедрый крестный-герой... – видимо дядя был падок на лесть. Номер прошел.
– Спасибо! – улыбнулся Константин до ушей. Джонса явно передернуло: у мальчика проглядывалась улыбка старшего Брагинского.
Машина подъехала. Из нее вылезли два здоровенных “шкафа” (как мысленно окрестил их мальчик) телохранителя в темных очках во все лицо. А потом вылез и сам город, почти копия Джонса, только глаза иные, да волосы темные.
Обмен любезностями завершился и все разъехались по разным местам. Президенты – в одну сторону, воплощения стран – в другую, а Константин с Нью-Йорком в третью.
Джон оказался довольно многословным, но не таким как Америка – у того речь лилась диким потоком и его было не так-то просто заткнуть с первого раза.
Они посетили огромное количество интересных мест и Константин понял, что иметь безлимитную кредитку – это просто дар богов свыше. Как и двух телохранителей. Джон проникся мальчиком и порассказал предысторию развития города. Наиболее сильное впечатление произвела Статуя Свободы.
Время пролетело быстро и настала пора возвращаться.
Ужин в ресторане прошел в полном молчании, которое Иван окрестил в сердцах “благословенным”. Альфред благополучно убежал к своему президенту. Видимо, к консенсусу так оба и не пришли. Хотя...
– Завтра будет более насыщенными. Мы с тобой пойдем к мемориалу “Дань в свете” (1). – Отец выглядел задумчивым, вертя вилку в руке, – у меня тоже там люди погибли... Никогда не забуду этот день...
Да, Константин помнил этот день скорби, словно он был вчера.
Как отец просто сидел на лавке у порога своего дома и плакал от собственного бессилия. Мальчик просто обнял его, и плачущий отец признался ему, что произошло мерзкое преступление против всего человечества и погибли невинные люди девяноста одного государства. В том числе,
Дядя Гилберт, к счастью, был дома тоже и с ужасом слушал ужасное повествование Ивана. И сразу, как только Брагинский более-менее пришел в себя, рванул к своему брату.
– ... потом, вероятно, мы все погуляем втроем.
– Пап, а как прошло...
– Никак. Я думаю, что у Путина все же все прошло более безукоризненно, чем у меня, – Иван подавил глубокий вздох.
– Наверное...
Они оба перестали есть. Ивана явно одолевали мрачные мысли. Чай прошел в полном молчании.
Первым не выдержал Константин.
– Пап...
– Э? Чего, сын?
– Ты какой-то больно молчаливый... Более чем обычно.
– Как же мне иногда хочется съездить краном по лицу Альфреда! У него совсем характер испортился... Везде видит угрозу!
– Как и ты... – тихо произнес сын, но Иван услышал и еще более померк. – Ведь... Прошлое из памяти не сотрешь.
Иван на это тонкое замечание промолчал. Они с сыном ночевали в разных номерах. И поэтому сразу после окончания ужина разошлись по своим номерам.
Константин рухнул на кровать не раздеваясь. Он был уверен, что отец сейчас, за стеной, тоже лежит поверх чистых одеял и думает, думает, думает...
Утром все были на мемориале. Альфред молча возложил цветы; минут пятнадцать назад это сделали и президенты обеих стран. У Ивана вновь выступили слезы на глазах, но не пролились. Лишь глаза подозрительно ярко сверкали на солнце. Лицо было бесстрастным, но Константин знал своего отца слишком хорошо, чтобы уверенно сказать о том, что он всегда терпит боль, в том числе и душевную, молча. Или топит горе в алкоголе, как обычно бывает в “святые даты” наподобие девятого мая. Вместе с Гилбертом.
Иван легко поднял венок вместе с Константином и они положили его к подножию. Так же они оба поправили черные, траурные ленты, спускающиеся по обе стороны.
Молчание которое было вокруг оглушало. Хотя со стороны слышались обычные каждодневные шумы города, но всем находящимся здесь казалось, что они находятся в вакууме.
Редкостное единодушие среди держав.
Альфред, отойдя в тень, почему-то, вспомнил поговорку гостя (он прекрасно владел языком противника, хоть и говорил немного с акцентом), что горе – не море, выпьешь до дна. И внимательно наблюдал за Брагинским и своим крестником.
Брагинский, с трудом вернув себя в привычное русло, нацепил маску полного безразличия и слабого подобия улыбки. Константин слегка нахмурился и прикусил губу: видимо, о чем-то серьезно задумался.
– Куда идем? – спросил Альфред у компании. Президенты, быстро с ними попрощавшись, поехали на совместные переговоры.
– Может, по городу погуляем? – предложил внезапно Константин. Они шли прочь от места, навевающего грусть, – кто лучше тебя знает его? Вы с отцом спокойно можете поговорить и на бегу.