Костанътинъ
Шрифт:
Иван глубоко вздохнул и поднялся со своего кресла. Самолет пока летел еще над Англией. Он достал плед и накинул его на сына.
Самолет повернул – он держал курс прямо на Москву.
Комментарий к Глава 7. Начало зимних каникул. (1) 23 декабря. В Москве учрежден Международный форум стран-экспортеров газа (ФСЭГ) – «газовая ОПЕК» получила официальный статус. 14 стран (в том числе Россия), владевших 73% мировых запасов газа и обеспечивавших 42% его мировой добычи, приняли устав ФСЭГ и подписали межправительственное соглашение. Примечание автора.
======
Они прилетели вечером, когда на улицах уже давно горели фонари. Все с преогромным удовольствием выскочили с трапа на свежий морозный воздух. Снег искрился под ногами, отображая свет мощных прожекторов, освещающих взлетную полосу.
Дыхание из груди выходило серебристым паром.
Иван, выходивший последним, раскланялся с пилотом, обнялся с ним напоследок и самолет вскоре начали отгонять в ангар. Рон, Гермиона с родителями и Константин двинулись в аэропорт, знакомый мальчику по многочисленным полетам.
Все вместе они дождались отца парня, а потом забирали багаж. Иван, тяжело нагруженный чемоданами сына, решил донести и пару чемоданов Рона. Константину достались ключи от машины, и сейчас он ими небрежно поигрывал, идя налегке.
– Ну, вы все идете? – зоркие глаза оглядели всю компанию с ног до головы. От мужчины не укрылась дрожь от мороза Рона и жест Гермионы – она поправила шапку на голове, одевая, точнее натягивая ее поплотнее. Так же он забрал ключи.
– Идем-идем, – заверил его паренек, даже не одевая перчаток на руки. – Сейчас.
Все дети покорно забрались в машину, и опять в лимузин.
– Х-х-холодно тут у вас, – выдыхает Рон, с облегчением садясь на сидение машины, и слегка стучит при этом зубами. – О-о-очень.
– Да нет, это не холод настоящий, – отмахнулся Константин от Рона, – вот в Сибири холода… Под минус тридцать – сорок.
Рон взглянул на него с безумным выражением лица и широко раскрытыми глазами. Иван тем временем сел за руль и надевал ремень безопасности.
Поездка не показалась детям очень долгой. И вот они въезжают в заснеженный двор через автоматические ворота. Сердце мальчика забилось быстрее: очень хотелось увидеть дом и Гила. Он по всему соскучился.
Обширный особняк-дом Ивана в пригороде Москвы выглядел так же как и обычно, единственное: что балкон был украшен еловой искусственной гирляндой с лампочками и входная металлическая дверь – рождественским венком, идеально повешенным четко посередине. Чувствовалось, что это все было дело рук Гилберта. Иван отличался особенной леностью в отношении украшений и мальчик, по обыкновению, наряжал все один – и живую ель, срубленную топором отца в ближайшем к ним лесу; и стены – они сразу же играли яркими красками из дождика, канители, что переливалась на свету; всякие гирлянды, в щедром количестве подаренные крестным Ваном Яо, так же занимали свои места. Лишь только звезду, большую и красную, ему было не повесить одному – отец, легко с его ростом, дотягивался до самой верхушки.
Обыкновенно хваля парня, тот возвращался к своей
Гилберт встретил их всех у дверей. Ледяной ветер развевал его одежду, но воплощению не страшен холод или жара. Мальчик кинулся к нему в раскрытые объятия.
– Привееет, мой любимый, – мальчику привычно взлохматили волосы, – давно тебя я не видел!
Слегка насмешливым алые глаза осмотрели всех новоприбывших. Остановились они именно на Иване.
– Все готово, идите есть, все за стол! – позвал Гилберт, – чемоданы оставьте нам с Иваном! Всем ужинать!
Все вошли в просторную и большую прихожую и сейчас же повесили верхнюю одежду на крюки стены. И принялись снимать обувь. Гил и Иван уже несли чемоданы наверх – гости будут спать на втором этаже, а они оба временно займут пустые комнаты на первом.
Потом рванули мыть руки и смывать лица в ванной и на кухне.
Все прошли в большую комнату, иначе – гостиную.
В углу стояла нарядная, живая ель; перед ней – большущий стол. Еще в гостиной находился камин, который сейчас не горел, мягкий ковер. Стол был уставлен всякими блюдами, тарелками, мисками и прочей посудой с самой разнообразной русской едой. У Рона просто загорелись глаза при виде всех этих яств, хоть они были немного и необычными для англичан. Константин, с некоторым облегчением, налил себе в стакан из ближайшего графина рубиновый напиток, морс, по которому успел соскучиться за рубежом. Тыквенный сок он не любил, особенно в таком количестве что хоть залейся с ним.
Над камином висела картина, выполненная красками, написанная известным русским художником. Иван, точнее ипостась мужчины, Российская Империя, в белом мундире с золотыми эполетами и орденом на груди, спокойно и с величием во взгляде взирал на всех входящих в комнату. Еще была сделана каминная полка, пестрившая самыми разными фотографиями и с тульским старым пистолетом в немного пыльном футляре на красном бархате. Пистолет стрелял, Константин это знал по многочисленным рассказам своего папы.
Гермиона с интересом оглядывала комнату и окружающую обстановку, так же как и ее родители вместе с Роном. Ее страшно заинтересовал и портрет.
Иван и Гил вошли в большую комнату, негромко переговариваясь друг с другом по-немецки. Видимо эта информация, чем они именно сейчас оба обменивались, не предназначалась для ушей Константина и прочих. Они так же присоединились ко всем, сидящим за столом.
Мальчик уже приступил к трапезе; поедая жареный язык с горошком, он услышал голос Гермионы:
– Эээ, мистер Брагинский... – неуверенно начала девочка, внимательно разглядывая картину, – можно вас спросить?
– Конечно, – вежливо отозвался тот сразу же, отвлекаясь от своей порции мяса под соусом. – Спрашивай.
– А на картине – вы? – она кивает на нее.
– Не совсем, – приятно улыбнулся Иван, но Константин мгновенно понял – тот ничего не скажет: то, что он – воплощение, да и опасно все это, раскрывать информацию непроверенному источнику. – Это мой предок. Тоже, кстати, Иваном звали.