Костры на башнях
Шрифт:
На ее кровати кто-то спал. Кроватка Алеши стояла у глухой стены, ближе к печке, — малыш спал на своей. Кто же на ее? Она вдруг сообразила кто и чуть было не вскрикнула от радости. Тотчас опустилась перед кроватью на колени и уткнулась холодным носом в горячую щеку мужа.
— Родной мой… Живой, живой…
Ароматной свежестью повеяло от нее.
Виктор мгновенно проснулся.
— Явилась, полуночница, — нарочито строго произнес он. — А я собирался отправиться к вам в госпиталь, но не тут-то было. Не отпустили меня сын и бабушка. Взяли в кольцо. Представляешь,
Он говорил шутливо, а она слушала, замлевшая от счастья.
— Господи! Как хорошо, что ты здесь. Я так ждала тебя. Тревожилась, всякое лезло в голову. А там, в горах… Как дура набитая. — Надя расплакалась и со слезами почувствовала необъяснимое облегчение.
— Ну что ты! Что ты! Все хорошо…
— Это я от радости, — поспешила заверить мужа Надя. — Прости. Я потом так себя ругала. Места не находила. Дура! Как я могла от тебя уехать?! — Слезы снова покатились из ее глаз, она улыбалась. — Прости… — Она приблизилась к нему, прижала его голову к своей груди. — Смотрю на раненых и не могу… Измученные, изуродованные войной парни. Сердце обливается кровью. Господи! Когда наступит конец? Когда это кончится? Молодой лейтенант, представляешь…
— Ну, успокойся. Ну что это ты?! Нам нужно быть мужественными. Вот встретились, а ты?
— Прости. — Надя полезла в карман пальто, достала носовой платок; кому она рассказывает о смерти — скольких молоденьких и взрослых убило и ранило на глазах мужа в каждом бою! А она и дома напоминает Виктору о смерти. — Ты не ранен? — Она снова забеспокоилась.
— Цел и невредим.
— Увольнение или?..
— Ты точь-в-точь как мать, — улыбнулся он. — Точно так и она стала бы меня расспрашивать. Будем готовить, Надюша, экспедицию в горы. Мне поручено возглавить альпинистскую группу. Отправляемся на Эльбрус.
— Вот как?!
— Да, Надюша. Пора сбрасывать фашистские тряпки с Эльбруса!
Он просунул руки ей под пальто и, обхватив за тонкую талию, привлек к себе.
— Господи! Неужели это ты? — Она стала порывисто его целовать. — Любимый, желанный…
Она поспешно скинула пальто, сняла шерстяной жакет, юбку.
— Продрогла? Сейчас я тебя согрею.
— Какое счастье… Какой ты молодчина, что приехал…
Холодные ноги ее стали быстро согреваться в теплой постели. Она прижималась к нему всем телом, чувствуя его крепкие руки. Она, кажется, никогда прежде не любила его так крепко, как теперь, и прочувствованно шептала:
— Милый, родной…
Все ходячие раненые отправились в столовую на ужин. Азамат тянул время, мотался взад-вперед по коридору у кабинета главврача и, приостанавливаясь, тоскливо смотрел в матовое стекло дверей. Указательный палец правой руки невольно тянулся к правой щеке, на которой образовалась затвердевшая, как шрам, отметина. Тут он и столкнулся с Елизаветой Христофоровной.
— А ты почему не идешь ужинать?
Он перехватил ее строгий взгляд и побледнел.
— Хочу поговорить…
— Со мной? Или тебе нужна Екатерина
— С вами.
Он потоптался в нерешительности.
— Я слушаю. Ты что, себя плохо чувствуешь? — Она снова посмотрела на него внимательно, но взгляд ее на этот раз был сочувствующим.
— Нет, нет, все нормально, — разволновался он внезапно. — Я больше не могу болеть. Я хотел сказать — время такое! Может быть, и мне подыскали бы здесь какую-нибудь работу.
— Здесь? — переспросила Елизавета Христофоровна, будто ослышалась: странным показалось ей неожиданное предложение Азамата. — Утром после обхода поговорим. Хорошо? А теперь ступай ужинать.
— Ага. Спасибо. Я пойду. — Он поднес палец к щеке, но чесать шрам не стал, а снова попросил: — Так вы подыщите мне работу.
— Хорошо, хорошо. — Она улыбнулась его наивной просьбе. — Утром решим.
Азамат прошел по коридору. Обернулся. И когда Елизавета Христофоровна скрылась в кабинете, он облегченно вздохнул и прибавил шаг.
Глава восьмая
День стоял погожий, теплый, таял, исчезал тонкий слой снега; кое-где островками показалась талая земля, в морщинах-ложбинах потекли юркие ручейки. Однако как только спряталось за вершинами гор солнце, стало прохладно. Смолкли, постепенно застывая, ручьи.
Обжитые бойцами сторожевые башни на косогоре несли караульную службу; в самой нижней, что ближе к крутому и глубокому ущелью, расположились сержант Асхат Аргуданов и Махар Зангиев.
— А если немцы и не подумают здесь проходить, так и просидим всю войну без дела? — заговорил Махар ворчливо, как будто обвинял Асхата в каких-то промахах.
Асхата тоже, разумеется, нисколько не устраивало их бездействие в то время, когда в других местах идут жаркие бои. Тем не менее он не намерен был обсуждать, а тем более ставить под сомнение задание командира роты, который счел нужным держать небольшую группу бойцов на тихом мирном участке.
— Раз надо, — ответил командир отделения несколько раздраженно, — значит, будем сидеть. Приказы нужно выполнять, а не обсуждать.
— Не скажи, дружище, — возразил Махар, собираясь наконец поделиться с Асхатом новостью, которую никак не решался до сих пор ему поведать, зная его вспыльчивый характер.
— Что ты болтаешь? — набычился Аргуданов.
— Еще не знает, что я хочу сказать, а уже заводится без стартера, — улыбнулся Махар.
— А ты думай, когда собираешься открывать рот. Устав еще призывником изучал. Назубок должен знать.
— Чудак. — Махар вовсе повеселел, его рассмешила больше всего внезапная горячность Аргуданова. — Ты послушай. Перед тем как отправиться сюда, был у меня разговор с начальством. Узнало, что я шофер. Наверно, капитан Соколов сказал. За баранку предложило сесть. Война, как ты сам понимаешь, и у нас переходит на равнину. Спускаемся вниз, дружище, — подчеркнул он.
— Ну? — насторожился Асхат.
— Что «ну»? Прикажут, что тут скажешь. Водители — во как нужны!
— Убегаешь из отделения?