Костры на башнях

Сидиропуло Поль Петрович

— Нет, что ты! Не надо.

— Ты не пьешь? Совсем-совсем?

— Нет, — менее уверенно ответил Махар. — К тому же я в армии. Нельзя.

— И Асхат не пьет. Никогда. Даже на праздники. Ну, хорошо. Тогда я принесу тебе молоко. И чурек. Тебе понравится.

— Я ничего не хочу, правда, — по-прежнему отказывался Махар.

— А вот Асхат молоко любит, — сказала Заира с каким-то тайным умыслом, как бы проверяя его.

— Ну, хорошо. Тогда неси, — уступил он.

Старуха спала, и Заира не стала ее будить, она знала, где что у нее лежит. Взяла с полки глиняный кувшин с

молоком, два стакана, ломоть чурека, в аккурат полкруга сыра и, уложив все это в глубокую тарелку, быстро вернулась наверх.

— Скажи, — вдруг коснулась она, видать, очень важного для нее вопроса, — тебе не страшно бывает в бою? Стреляют и могут убить каждую минуту…

— Не знаю, — смущенно пожал он плечом. — Вообще-то всякое бывает. Думать о смерти вроде бы не думаешь, но сердце, честно говоря, иной, раз замирает…

— Ты садись. Разве ты у чужих? — выговаривала она с легкой смешинкой, одобряя его откровенное признание. — Будь как дома. Ты не чужой…

— Бабушка не спит? — спросил он тревожно, продолжая стоять у косяка дверей.

— Ну конечно спит. Видит уже десятый сон. — Заира сняла с себя пальто, бросила его на спинку кровати. От ее бодрого голоса будто теплее стало в прохладной комнате. — Ничего. Познакомлю тебя с ней в другой раз.

— Я не поэтому спросил, — смутился Махар и тоже потянулся к крючкам шинели, нерешительно расстегивая их.

— Если тебе холодно, можешь не раздеваться, — сказала она сердито. — И долго ты еще будешь стоять у двери?

Он шагнул к ней и остановился.

— Нет, мне не холодно… в таких окопах приходилось лежать… прямо на мокрой земле, — признавался Махар чистосердечно, хотя совсем не эти слова намеревался сказать ей. — А здесь, у твоей бабушки, даже в жар бросает. — По одному не спеша он расстегивал крючки на шинели — сознание того, что он нарушает кавказский обычай, по которому жених не должен переступать порог невесты до свадьбы, останавливало его. — Узнает Асхат, что я зашел в дом, представляю, что будет. Конец.

— Это почему же конец?

— Все тогда пропало. Разве ты не знаешь?

— Нет, не знаю. Объясни. — Она смотрела на него строго и насмешливо.

— Тогда вообще… и тебе, и мне… — тужился, подбирал слова Махар, и ему на самом деле становилось жарко.

— Вот что! — оборвала она требовательно. — Мне трусливый муж не нужен. Ты что, стал бояться моего брата? Так не годится!

— Никого я не боюсь. Напрасно ты так. Просто… Тут совсем другое. — Он взял ее за руки — они были холодными, и он сдавил, норовя таким способом согреть их. — Асхат твой брат, Заира.

— Ну и что?! — гневалась она, но руки не вырывала. — Ты и тут должен стоять перед ним навытяжку, как солдат перед генералом?

— Никто перед ним не вытягивается и не стоит на этих… на цыпочках. Ты не так меня поняла и сердишься напрасно. — Он улыбнулся, ласково заглянул ей в глаза. — Асхат, скажу тебе откровенно, отличный парень. Я его совсем не знал. Ты не представляешь, как я стал его уважать.

Заира взглянула на него с недоверием.

— Не защищай. Разве не он был против наших встреч? Из-за своего вспыльчивого характера проходу нам не давал. Странно, как это он сегодня

тебя отпустил. Наверно, и его сердце наконец растаяло… — Она неожиданно заплакала, и Махар растерялся, точно чувствуя перед ней вину.

— Ну что ты, что ты. — Он не знал, как ее утешить, оказавшись в каком-то неловком положении, удивляясь тому, что родная сестра нападает на своего брата из-за него, а он должен встать на защиту друга. — Послушай, Заира, что я тебе скажу. Говорю тебе, я его совсем не знал. Он совсем не такой, как мне казался. Все было, как ты говоришь. Возражал. Был против. Еще как! Но его можно понять. Ведь он меня тоже совсем не знал. Поверь мне, лучше Асхата я еще не встречал парня. Он душу за тебя и за друга отдаст и ничего не попросит взамен. Таким братом гордиться надо.

Он неожиданно осмелел, казалось, добрые и вполне справедливые слова об Асхате окрылили его самого, пробудили в нем дремавшие до сих пор силу и решительность. Махар вдруг обнял девушку и стал порывисто целовать ее в щеки, в губы, в лоб. Заира, словно того и ждала, уткнулась ему в грудь.

— Прости, — сказала она. — Вырвалось нечаянно… Сама не могу понять, что на меня нашло. Болтаю и отчет словам не даю. Боюсь за вас. И за тебя, и за брата. И себя жаль. Мне кажется, что я никогда не увижу тебя больше. Столько ревела за эти дни. Думала, тебя уже нет. Что жизнь человека на войне? Одна пуля, и все, нет человека…

— Что ты! Никакая пуля нас не возьмет!

Она подняла заплаканное лицо и посмотрела на него ласковыми влажными глазами. Махар нетерпеливо взял ее пылающие щеки в крепкие ладони и, наклонившись, жадно целовал ее губы.

Как в жизни бывает! Долгое время он мечтал о том, как однажды поцелует любимую девушку. Но не предполагал, что это случится еще до свадьбы, и уж никак не мог себе представить, что это произойдет во время войны в доме у Заириной бабушки, в горах.

— Махар, ты меня любишь? — Голос ее показался далеким, едва слышимым, но до боли родным и нежным. Так, что ему захотелось кричать во весь голос и плакать от счастья.

— Ты еще спрашиваешь?! Каждую минуту я думал о тебе. Ждал встречи, как утра, как победы, как праздника, как воздуха! — Ему снова стало жарко. — Я, наверно, сумасшедший. Клянусь! Никого на свете не люблю так, как тебя. Не ругай только меня за то, что скажу. Не говори, что дороже матери никого нет. И я прежде так считал. А сейчас — нет. Тебя люблю больше. Больше себя, больше жизни!

Махар прервал признания: зачем так много слов, ведь никакими словами не выразить свои чувства до конца. Она прошептала:

— Ты — мой муж. Мой муж, понимаешь? — Голос ее дрогнул.

Заиру внезапно пробрал озноб, плечи вздрагивали, а лицо, напротив, пылало огнем. Он забросил за спину девушки широкие полы шинели, укрывая ее, но она по-прежнему не могла согреться, не могла совладать с дрожью. Тогда он решительно снял с себя шинель и укутал ею Заиру.

Она выглядывала из шинели, как воробушек из гнезда. Большие глаза девушки смотрели испуганно. Она опустилась на кровать, подобрала под себя неожиданно ослабшие ноги, высвобожденные в один миг от легких туфелек, которые точно сами попадали на пол.