Костры Сентегира
Шрифт:
— Ну, положим, я тебе не лотофаг и управляться с этой травкой не умею. Чай монгольский сготовить?
— Это вроде жирного молочного супа? Сам потребляй, коли есть охота.
Карди развернула попону посреди более-менее просохшего пятна рядом с башней и уселась так, чтобы видеть воду. «Что это с ней, — подумал мужчина, доставая твердую плитку «Оолонга», соль, молочный порошок и коробочку с пряностями. — То веселилась, а то вдруг сникла. Отродясь такой вялой не была».
Чай на костерке вскипел быстро и получился куда как вкусен, несмотря на отсутствие сливочного масла. Сорди
— Ночевать будем где — в башне? — спросил он. — Темнеет вроде бы.
— Нет, — ответила она с необычно ровной интонацией. — Так нет ни пола, ни перекрытий. Это заброшенная станция Зеркального Братства.
— Ну ладно: ты ложись где сидишь, я рядом, лошади с обеих сторон и еще тёплым укроемся.
Так он и поступил: подоткнул покрепче попоны и остальное тряпьё и как-то вмиг уснул.
И снились ему невнятные, но отнюдь не пугающие сны про конец света: плоты из мертвецов, окрашенных в радужные оттенки, носились по ветреному небу, время от времени от них отщеплялось одно из тел и рухало вниз. Пара, окрашенная золотым, бойко перепрыгнула через изгородь и приблизилась к его соседке (тут он понял, что вся земная поверхность в таких его соседях). Тот, кто пощуплей, был ангел, высокая фигура в тюбетейке, из которой тянулись вверх три зыбких молнийных зигзага, — его женщина. Он (не Сорди, не Сергей, некто с иным именем) подумал было, что и ему не помешал бы такой свидетель (это слово он произнёс чётче остального), но тут на глади океана закружились, завертелись круглые кожаные челны — эскимосские, нет? В каждом сидел гребец с веслом, которое он держал поперёк туловища.
Тут Сорди проснулся — оттого, что воздух вокруг изменился. Стал более плотным и — да, звучным.
Осторожно выполз из кокона, даже не надеясь, что это пройдёт незамеченным Кардиненой, — но прошло-таки.
Огляделся по сторонам: вокруг рассвело, только свет был какой-то странный, холодный, стирающий все оттенки, кроме серебристо-розового. Лотосы раскрылись, некоторые причалили к берегу.
— Луна и лунные цветы, — сказал он тихо.
Однако его услышали — может быть, лишь увидели. Нечто с сухим шелестом змеиного выползка скользнуло по тугой от заморозка земле, пытаясь скрыться, но Сорди перехватил: рука вцепилась в нечто мягкое, тёплое…
И резко, с болью, отпрянувшее.
Девушка встала над ним, опираясь спиной на камень, видимо, отпавший от разрушенной стены: худощавое тело, белые волосы, чуть розоватая, как жемчуг, кожа и какая-то длинная хламида цвета тёплой луны.
Он приподнялся, потирая едва не вывихнутое запястье.
— Мужчина не должен меня касаться, — проговорила она.
— Я не буду, — пообещал он. — Откуда ты?
— Откуда пожелаю: из башни, из чаши цветка, с луны в полнолуние… На запах твоей крови, аромат твоих снов…
Привидение, вампир? Сорди в сомнении покачал головой. Безумная? Это вернее, только до сих пор ему не встречались в стране Динан лишённые разума. Даже среди эремитов. Даже в Лэн-Дархане, где экстравагантное поведение выставлялось прямо-таки напоказ.
— Ты зачем подошла?
— Я тут живу, разве не сказала тебе?
— Где — на Луне или в лотосе?
—
Точно — малахольная.
Но вот цветы…
«Виктория Регия, — сказало нечто внутри. — Лист этого растения выдерживает вес ребёнка, цветок похож на гигантскую лилию. Безмятежные боги пребывают в лотосе».
— Ты хочешь выдать себя за Дюймовочку? — пошутил он.
— Я не хочу выдавать никого. Не хотела, — глаза широко раскрылись — чёрные провалы на пол-лица, в которых не было ни единого блика. — Хотела, но не могла. И за это мужчины сделали мне больно.
— Это твоя вина? — спросил он. — То, что ты в себе несёшь.
— Да, это моя тяжесть. Не будь её, я бы и в самом деле могла взлететь в воздух. На луну или на гору.
— А кто делит эту тяжесть с тобой?
— Они. Мужчины. Но я их простила, и все они умерли. Зачем оставшийся в живых допрашивает меня о таком?
— Я не такой мужчина. Я не мужчина, — Сорди встал с земли, выпрямился и подошёл к ней — плавно, не желая испугать. — И не собираюсь дотрагиваться до тебя — только спросить и получить ответ
— Её тоже спрашивали, — прошептала она. — И сильно хотели ответа.
— Кого? — он уже знал ответ.
— Мою кохану. Мою кукен.
— Ты помнишь её и твоё имена? Не говори, какие. Не произноси ничего — лишь кивни.
Мир разломился надвое, вспыхнул и снова слился и погас, когда девушка медленно, будто цепляя тяжесть на коромысло, наклонила голову. В глазах вспыхнули огромные луны.
— Майя-Рена, — сказал он мягко. — Стоит между тобой и твоей кукен что-либо скверное или это всё — между вами двумя и Господом?
— Он хозяин Последнего Дня и на нём решение, — ответила она заученной фразой.
И начала падать наземь. Сорди подхватил девочку в объятия — так, будто взял за стебель поникший цветок.
— Ма, иди на моё место под покрывалами. Вы нашли друг друга — ты и твоя возлюбленная. Только не буди ее прямо сейчас. Пусть она проснётся так, словно ты никуда и не уходила.
Челнок отплыл от берега и погрузился вглубь. Луны в небе и на озере закатились.
«Как удивительно, — думал Сорди, сидя на берегу и наблюдая за звёздами и облаками. — Вот Волчий Пастух — их с Карди и тянет друг к другу непрестанно, да лишь для поединков, в чём бы это ни выражалось. Для соперничества: только оно одно и приносит радость обоим. А Майя-Рена пускай принесёт моей воительнице покой и тишину».
Обнял плечи руками — утро обещало быть холодней вечера — и продолжил:
«Нет, откуда у бывшего правоглава и крещёной католички такие типично исламские формулировочки? Неужто в воздухе носятся?»
И уснул — очень крепко и без сновидений.
А наутро первым, что он увидел, поднявшись на ноги, были Майя-Рена и Карди. Одна сидела на некоем подобии табурета, разделив волосы на пробор — великолепное золотое руно, сзади достигающее пят. Другая бережно расчёсывала всё это костяным гребнем: её собственная белокурая коса, аккуратно переплетенная алой лентой, была перекинута через плечо холщовой рубахи, расшитой неяркими знаками.
Услышав его шаги, женщины обернулись, и Кардинена пропела: