Кот и крысы
Шрифт:
– Вот корпия, сударь, - по-русски сказала Тереза Мишелю, подвигая по столу мохнатую кучку ниток.
– Благодарю, - не глядя, отвечал он.
– По твоей милости, любезный князюшка, мы оказались в западне. И как нам теперь выкручиваться - неведомо!
Это относилось не к Терезе.
– А по твоей милости мы посадили себе на шею эту девку!
– возразил князь Горелов.
– Я предупреждал тебя о своих прожектах, но ты не можешь спокойно видеть золотой империал, тебе непременно нужно прибрать к рукам все деньги, которые…
– Точно так же, как и тебе!
– Да ты знаешь ли, чья она дочь?
– Князь,
– С тем, что у нее были родители, которым охота видеть ее княгиней, и они готовы дать хорошее приданое, спорить не берусь, да мало ли невест? Коли ты так о ней беспокоился - какого же черта ты позволил покойнику Фомину ездить в Кожевники? Все ведь с того и началось, что твой риваль затеял большую игру?
– А кто подучил Франсуа заманить Пухову в Кожевники? Ради табакерки с солитером и жемчужной брошки ты всех нас погубил!
– Коли так - кто сговаривался с девками, с Луизой и Розиной, чтобы обмануть Перрена?
Тереза слушала и ничего не понимала.
– Как аукнется - так и откликнется, - сказал князь.
– Я хотел всего лишь забрать Пухову из нашего проклятого вертепа, она нам для нашего прожекта была нужна живая! Надобно послать ко мне, предупредить Генерала…
– И кто бы позволил ей жить после того, как она всех видела и все слышала?
– выпалив это, Мишель вдруг вспомнил, что они в комнате не одни, и повернулся к Терезе.
– Любовь моя, остави нас на единый миг…
Он встал и сам, обняв Терезу, вывел ее из спальни.
– Мишель, я ничего не понимаю, - сказала она по-французски.
– Кто этот князь?
– Он обманщик и предатель, - отвечал Мишель.
– Но я не могу бросить его. Помнишь Перрена? Если я сейчас не помогу князю скрыться, он предъявит мои векселя родителям, будет скандал, я столько должен, Тереза, ежели даже заложить подмосковную и саратовские деревни - мы не откупимся… Тереза, я люблю тебя страстно, отчаянно, я не представляю, как жил в разлуке с тобой, и не представляю, как перенесу новую разлуку. Но мне придется уехать теперь из Москвы и увезти князя с его проклятым приятелем. Хорошо, что рана не очень опасная, две дырки в коже, а пуля по дороге потерялась…
– О какой девице вы говорили?
– Князь сделал глупость - он посватался к московской барышне, не разведав сперва, что у нее уже есть жених. Потом он допустил, чтобы девица сбежала из дому к жениху, и тем поставил всех в ужасное положение… а в дому у него сидит некий господин, коего я предпочел бы видеть на виселице… Тереза, мой ангел, я не могу ничего объяснить, это затеи проклятого Перрена, и я оказался в них втянут…
– Не надо объяснять, - сказала она.
– Не надо!
– Тереза, я прошу тебя об одном - не верь ни единому его слову. Он обманул Перрена, он обманывал меня, но я не могу его сейчас бросить, - прошептал Мишель.
– Ступай, дай нам договорить до конца, подожди внизу, ради Бога… Это слишком важно, мы должны этим же утром покинуть Москву - или же остаться у тебя до ночи.
Он поцеловал Терезу сперва в висок, потом в губы - но коротким и почти бесстрастным поцелуем. Потом выпустил ее из объятий и вернулся в спальню.
Тереза простучала каблучками до лестницы, а потом беззвучно вернулась обратно.
– Ты обещал расплатиться с Луизой, я знаю это доподлинно, потому она ездила
– выкрикивал Мишель.
– Да, я хотел, чтобы она помогла вывезти и спрятать Пухову! Нельзя было допустить, чтобы Пухова видела меня в Кожевниках!
– отвечал князь.
– И ты бы женился на ней? После всего?
– язвительно спросил Мишель.
– Да ее имя трепали бы все московские просвирни! Проклятые архаровцы караулили у дома старой княжны! Ты не мог взять в ум, что стоило бы Пуховой вернуться - и тут же ее допросили бы! И она выдала всех нас!
– Я нашел бы, куда ее спрятать. Повторяю, Ховрин, ты не знаешь, чья она дочь! Не веришь мне - смпроси Генерала! А старую княжну я научил сказать, что девка объявилась у петербуржской родни. А ты с самого начала знал, что я женюсь на ней, и позволил привезти ее в Кожевники!
– Как бы иначе я избавил тебя от твоего риваля Фомина? Надобно было вывести его из игры навеки - и разве я этого не добился?
– Ты всех вывел из игры навеки, и самого себя равным образом!
– крикнул князь.
– Ради двух побрякушек, которым лишь в Москве велика цена, а в Петербурге такого добра довольно! Я проклинаю день, когда связался с тобой и с Перреном!
– Хорош бы ты был, мой ангел, без меня и без Перрена - в долгах, как в шелках, только и имущества, что титул! Разве тебе плохо платили?
Тереза слушала и пыталась внушить себе, что каждое слово князя - ложь и клевета. Но что-то плохо получалось. Пылкость князя более говорила душе, чем язвительность любовника.
– Да, ты мне славно заплатил…
Тут мужчины вдруг замолчали.
– Славно ты мне заплатил, - повторил князь.
– Она была на сем свете не жилица, - куда более мирно и даже с виноватой интонацией произнес Мишель.
– А после того, как ее пыталось похитить это чудовище, после того, как ты велел спрятать ее внизу, после того, как она столько часов провела под землей… Пусть Бог меня накажет, коли я не избавил ее от мучительной кончины - ты же знаешь, как страдают перед смертью те, у кого идет горлом кровь…
– Бога бы ты хоть всуе не поминал…
– Она слишком много видела и знала, князь, она бы выдала. И напрасно ты полагал вывести ее потом через подземелья - Перрен и Ларжильер с тебя глаз не спускали. Перрен так и вовсе был убежден, что ты сам подослал ту страшную образину, чтобы иметь повод спрятать Пухову поглубже…
– Перрен не хуже моего знал, что у нас на плечах повисли архаровцы.
Тереза насторожилась - вот уже второй раз помянули архаровцев, и это наводило на совсем нехорошие мысли. Кто-то из двоих, князь или Мишель Ховрин, натворил дел, достойных внимания Рязанского подворья. Это не мог быть Мишель! Однако сейчас, когда она не видела лиц, не ощущала рук, а лишь слышала голоса, слух прирожденной музыкантши обострился. Нюансы и обертоны сделались более отчетливы, насыщенность каждого слова чувством уже стала приобретать цвет: слова князя были то пунцовы, то лиловы, той глубины оттенка, которая вот-вот выльется в беспросветную черноту; слова Мишеля были - как по серо-голубому полю чертятся быстрые исчезающие синие и черные линии. Музыка пунцовых слов убеждала, музыка холодных синих и черных - нет. И это было страшно. Тереза прислонилась к стенке. Мишель лгал…