Кот и мышь
Шрифт:
— Не пяльтесь на меня! — огрызнулась она. — Вы и ваша психология...
— Вы имеете в виду, инспектор, — начал Карлайон, — что миссис Лав все-таки...
У миссис Лав выдался скверный вечер — она устала, промокла, была сердита и окончательно потеряла терпение.
— Можете не коситься на меня! — сказала она. — Я больше у вас не служу — вы меня уволили. Мне осточертело хранить ваши секреты...
— Миссис Лав! — резко произнес Карлайон.
— Я сыта вами по горло! Мне надоело, что меня подозревают, обвиняют и оскорбляют, надоело якшаться с полицией. Больше я не собираюсь участвовать в ваших делах
Кольцо с резким звуком упало на стол, покатилось по нему и осталось лежать возле ручного зеркальца Катинки, которое по-прежнему валялось на столе вместе с содержимым ее сумочки. Миссис Лав оборвалась на полуслове и застыла с открытым ртом. В наступившем молчании мистер Чаки запел какую-то мелодию.
Но Катинка, не отрываясь, смотрела на два жадеитовых лица — лицо сфинкса на столе и такое же лицо, отражавшееся в зеркальце, на маленькую зазубрину с внутренней стороны жадеитовых крыльев, которую она уже видела раньше, также отраженной в зеркале...
«Она загадочна, как сфинкс», — напевал инспектор Чаки, и Катинка Джоунс вновь стала журналисткой — не мисс Добрый-Совет из «А ну-ка, девушки», а репортершей из «Консолидейтид ньюс», которая не смогла разузнать никаких новостей во время своего интервью с мисс Ангел Сун... Она снова сидела в украшенной цветами артистической уборной, слышала звуки фортепиано, звонкий голосок, поющий дурацкую песенку, бурные аплодисменты, которые сменил новый хит «Она загадочна, как сфинкс...»
Кольцо из белого жадеита подмигивало ей, отражаясь в ярко освещенном настольном зеркале...
Ангел Сун вбежала в уборную, протягивая ей узкие белые ручки.
— Простите, что заставила вас ждать, мисс... э-э... Я обожаю петь на бис и провела на сцене больше времени, чем было условлено. Администрация придет в бешенство...
Мисс Анджела Эрли. Мисс Ангел Сун.
Это был ее последний концерт. Конечно, тогда Катинка этого не знала, и ее неспособность это выяснить дорого ей обошлась! Она сидела, как слюнявая дурочка, играя с кольцом на туалетном столе и задавая нелепые вопросы.
— Как приняли вашу новую песню, мисс Сун? Правда, что ее написал ваш новый муж?
— Мой муж! — засмеялась Ангел. — Да он двух нот написать не может! — Карлайон, сочиняющий вульгарные, глупые песенки...
Но тогда Тинка еще не слышала ни имени Карлайон, ни о мистере Чарлзе Лайоне.
— О, кажется, я проболталась, что вышла замуж? Пожалейте нас, мисс... э-э... мы не хотим никакой шумихи. Просто напишите, что я замужем и что мы скоро отправляемся в запоздалое свадебное путешествие. Попросите публику не беспокоить меня, а я обещаю, что, когда вернусь, будет много новостей, фотографий, планов и новых веселых песен... — Она забрала у Катинки кольцо, с любовью глядя на него. — Вам оно нравится? Мы нашли его в антикварной лавке — оно очень древнее. Я всегда надеваю его, когда играю на сцене, но последние дни мне пришлось выступать без него — на нем появилась зазубрина, которая поранила мне палец...
Очаровательная малютка Ангел, с ее ореолом пушистых золотых волос, говорила так весело и искренне, умудрившись при этом не сообщить ни капли «крутых новостей»... Ангел, чьи выступления в концертных залах и мюзик-холлах принесли ей целое состояние, чья жизнь проходила при свете прожекторов и чье внезапное увечье обеспечило бы сенсациями
Ноготь, пишущий сообщение на ладони Тинки... «А» и «N»... Катинка вспомнила, что сначала ноготь написал и букву «G»... Ангел Сун, которая энергично кивнула, когда Карлайон назвал ее Ангел (Тинка приняла это за ласковое обращение), которая пыталась привлечь внимание Катинки к жадеитовому кольцу-сфинксу, напомнить ей о давнем интервью, сказать, что под маской из хрящей и лоскутков кожи скрывается былая знаменитость. Богатая жена Карлайона, курица, несущая золотые яйца...
Дело было не в доходе, иссякнувшем после ее смерти, который можно было обеспечить фальшивой подписью. Состояние Ангел принадлежало ей только при жизни — оно заключалось в ее ловких пальчиках, хорошеньком личике и звонком голоске. Как был прав Дей Трабл, сказав, что никто не убивает курицу, которая несет золотые яйца.
Карлайон смотрел на Тинку через стол, наблюдая, как она медленно пробуждается от размышлений, как в ее глазах вспыхивает новая надежда...
— Да. Моей женой была Ангел Сун, — резко сказал он и, повернувшись на каблуках, вышел в холл. Они слышали шелест макинтоша, когда он снимал его с вешалки и набрасывал на плечи. Его фигура, шагающая под непрерывным дождем, на мгновение заслонила проникающий через окно слабый вечерний свет.
Глава 11
Завтрак следующим утром прошел весело. Миссис Лав отбывала в Лондон поездом в 11.06 из Нита, радостно предвкушая воссоединение с Харри, поэтому все разногласия с Катинкой казались забытыми. По взаимному договору, открытия вчерашнего вечера не обсуждались. Инспектор Чаки убедил их помалкивать и не создавать лишних неприятностей мистеру Карлайону, который, в конце концов, имел полное право хранить свою тайну. Что касается Амисты, то она была упомянута лишь однажды.
— Конечно я знала, дорогая, что это не могли быть вы, — сказала миссис Лав в крошечной свободной спальне мисс Эванс, которую Катинка нехотя согласилась разделить с ней. («Не могу же я снова перебираться через реку среди ночи!») — Вы не могли положить это письмо на стол в холле — оно было там до того, как вы вошли в дом.
— Полагаю, я могла бы потихоньку оставить его там, когда подходила к столу.
— Нет, не могли. Я наблюдала за вами, наклонившись над перилами, так как заинтересовалась, кто вы, и видела вас так же четко, как сейчас. Вы посмотрели на пачку писем, но не протягивали к ней руку, и я готова поклясться в этом в любом суде.
Катинка предпочитала, чтобы она поклялась в этом в других ситуациях, которые уже имели место, — это избавило бы от многих огорчений. Но она удовлетворилась обещанием, что миссис Лав сообщит эту информацию инспектору Чаки, прежде чем покинет Южный Уэльс. После этого они легли спать, причем миссис Лав долго демонстрировала свою бессонницу, прежде чем громко захрапеть.