Кованый сундук
Шрифт:
Раздобыв спички, Коля и Витя перед ужином, ни слова не сказав Мае, снова отправились в подвал гестапо. Было уже темно, но мальчики шли по протоптанной тропинке и быстро оказались в камере. Они стали на колени перед нарами, и Коля чиркнул спичку.
Неровный желтый свет выхватил из темноты край черных нар, запрыгал по серой шершавой стене.
— Теперь видишь? — спросил Коля.
Витя смотрел туда, где Коля водил спичкой.
— Ничего не вижу, — ответил он, — дай-ка я сам.
Коля передал ему коробок, и Витя зажег вторую спичку. Теперь, водя ею у самой стены, он с трудом разобрал выцарапанное
— Вижу, вижу, — взволнованно сказал он.
— А теперь давай свети под самые нары. Что там?
Тут спичка догорела и обожгла Витины пальцы. Но, не чувствуя боли, он взял из коробка сразу три спички, сложил их вместе и разом чиркнул. Спички с треском вспыхнули. Витя прикрыл их ладонью и нырнул под нары.
— Ну, что там? Что там? — нетерпеливо спрашивал его Коля.
Витя долго молчал, пыхтел, затем, когда огонь совсем сник и в камере опять стало темно, вылез обратно.
— Ничего там не разобрать, — сказал он. — Имя, может, и было, да там штукатурка осыпалась. Ничего не разберешь.
— Ври! — Коля сам забрался под нары, исчиркал чуть ли не целую коробку спичек, но так ничего и не разглядел.
Белая осыпь штукатурки грядкой лежала на бетонном полу, и от окончания надписи на стене почти ничего не осталось. Ребята вернулись домой, и хотя им было трудно признаться Клавдии Федоровне в том, что они нарушили ее строгое приказание, все-таки они рассказали ей обо всем, что видели.
Клавдия Федоровна выслушала их молча, а потом сказала, что они поступили хорошо, ничего не утаив от нее. Ребята, довольные, пошли в свою комнату.
Так окончилась операция «КВ».
Глава семнадцатая. Стремянной выполняет приказание
«И не такие крепости брали», — сказал Ястребов.
Это-то верно! Брали и не такие, а эту — маленькую, окованную железными полосами и усыпанную узорчатыми бляшками, — взять пока не удавалось.
В распоряжении Стремянного были орудия, снаряды, мины, гранаты… Огромное количество взрывчатых веществ. Но среди них не было такого, которое могло бы помочь ему взломать проклятый сундук, не уничтожив содержимого. Даже танком его нельзя было раздавить! Танк просто-напросто сплющит его, и тогда уже совсем ничего не достанешь — пиши пропало.
Стремянной собрал вокруг сундука небольшой, но весьма авторитетный совет. Он позвал старшего инженера, начальника артиллерии дивизии и командира саперного батальона. Все трое долго рассматривали сундук, измеряя толщину стенок, прикидывали так и эдак, как бы его взломать.
Начальник артиллерии покашлял, покачал головой, но мнения своего так и не высказал. Инженер предложил взрезать сундук автогеном, но тут же решил, что высокая температура может повредить бумаги. Только опытный в подрывных делах сапер, обстукав сундук со всех сторон и прикинув его габариты, заявил, что он берется взорвать сундук толом и ручается, что содержимое уцелеет.
Стремянной приказал подготовить все для взрыва и доложил об этом командиру дивизии.
— Хорошо, — сказал Ястребов. — Взрывайте. Только смотрите — рассчитайте точно. Как бы не уничтожить бумаги вместе с сундуком.
Да, Стремянной понимал это со всей ясностью и поэтому, несмотря на то, что решение было
А думать уже было некогда. Время было горячее. Командующий армией прислал дополнительные указания. Штаб дивизии начал свертываться, чтобы вскоре покинуть город. Конечно, об укрепленном районе было собрано уже много данных, — их доставляла разведка, войска с переднего края, сведения о нем сообщали из штаба армии и даже из Москвы, — но все же план — это важный документ, и нужно сделать все, чтобы его получить.
Собирая со стола бумаги, Стремянной наткнулся на перевод записок Курта Мейера, которые он так и не успел прочесть. Он мельком, стоя у стола, проглядел несколько зажатых скрепкой страниц, и вдруг что-то привлекло его внимание. Так ли уж они невинны — эти личные записи Курта Мейера? Нет ли в них чего-нибудь относящегося к делу?
Стремянной сел на стул и, положив перед собой листки, принялся перечитывать их сначала.
Что ж, надо отдать справедливость этому Курту Мейеру — каждая его запись была черточкой, из которой постепенно складывался довольно выразительный портрет.
Стремянной вспомнил фотографии, которые показал ему фотограф Якушкин, и другие, найденные в архивах гестапо. Белокурый, плотный и плечистый человек. Крупная голова, широкий подбородок, короткий, чуть вздернутый нос… Лицо самодовольное, уверенное, грубое… Красноречивые снимки! И, однакоже, убористые строчки записной книжки говорят еще больше, чем они.
Вот совсем лаконичные записи: «11 сентября 1942 года расстреляно 150 человек», «25 сентября — 176 человек. Двое сопротивлялись. Убиты на месте».
Далее Курт Мейер подробно описывал октябрьское наступление. Восхищался необычайной живописностью боевого зрелища, но тут же отмечал, что русские летчики его скоро испортили, и ругал какого-то капитана Фрея, который пришел к нему с письмом от умирающей жены и попросил отпуск. Он пообещал Фрею послать его вместо Мюнхена на передовую. «Слабость не для немецкого солдата. Умрет жена — будет другая. В Германии теперь много вдов».
Но несколько записей привлекли внимание Стремянного.
«4 ноября. Бургомистр начинает раздражать меня. Слишком много самомнения. Он уверен, что один на свете знает, как надо обращаться с русскими. Интриган! Однако в Берлине у него связи. Его признают одним из лучших специалистов по русскому вопросу и хотят, чтобы в России его продолжали считать русским. Я не возражаю. Пускай он здесь останется до смерти и даже после смерти со всеми своими столами, мехами и диванами… Но надо отдать справедливость — у него удивительный нюх. Я не предполагал, что в таком маленьком городе можно так много набрать».
«15 декабря. Эта свинья — бургомистр! Поручил ему организовать на базаре облаву, а он и этого не сумел. Идиот!.. А еще уверяет, что расправится со всеми подпольщиками и партизанами и что будто бы скоро добьется их полного доверия.
Сегодня был в местном музее. На мой взгляд — ничего интересного, но Митци сказала, что некоторые картины имеют большую ценность».
Дойдя до этого места, Стремянной невольно остановился. Вот как! Значит, Курт Мейер еще два месяца назад приметил добычу. Интересно!..