Ковбои и индейцы
Шрифт:
Эдди пожал плечами и отвернулся. В комнате стало как-то холодно. Он попросил у Марион взаймы несколько фунтов — на сигареты. Для этого нужно было разменять десятифунтовую купюру, но она сказала, что не возражает.
Все утро они осматривали город.
Букингемский дворец смахивал на огромный кукольный дом, который какой-нибудь бритоголовый пинком запулил вниз по Малл, — обшарпанный, явно нуждающийся в покраске. О Лестер-сквер тоже ничего интересного домой не напишешь — сплошные британские флаги, закусочные, кричаще-яркие пиццерии и маленькие
Когда Марион и Эдди шли через Трафальгарскую площадь, небо потемнело от тучи голубей, скворцов и ворон — дерущихся, галдящих и пачкающих пометом памятники. Перед посольством ЮАР слонялись трое усталого вида парней в черных джинсах, с плакатами на плечах, они собирали пожертвования. Эдди бросил им десять ирландских пенсов.
— Так держать, парни, — сказал он.
В Национальной галерее кишмя кишели американцы: громко болтали, фотографировали друг друга на фоне полотен Леонардо да Винчи, топотали по залам с плюшевыми диванами к сувенирным киоскам как стадо диких зверей или стая увешанной «никонами» саранчи.
Марион все это не понравилось. Она сказала, что Пикассо — полная чепуха, а Эдди, хоть и не был с ней согласен, не сумел внятно изложить свое мнение. Однажды Дженнифер рассказывала ему о Пикассо — в одну из хмельных ночей в баре в Белфилде, когда их роман только-только начался и они еще интересовались мнением друг друга. Но сейчас Эдди никак не мог припомнить, в чем особая крутизна кубизма, и потому сказал: да, Пикассо малость переоценивают, что верно, то верно.
Марион заявила, что ей нет дела до чужих мнений, но в жизни никто и никогда так не выглядит. Видела бы она тех девиц, с которыми он гулял, заметил Эдди. Марион не засмеялась. Не в пример ему.
Ей понравилась «Вечеря в Эммаусе» Караваджо и невероятно понравилось огромное полотно Моне под названием «Кувшинки», потому что, как она сказала, кувшинки именно так и выглядят. Эдди с удивлением узнал, что у них в Донеголе растут кувшинки; Марион сказала, что у них там есть все, это Диснейленд и рай земной одновременно. В магазине она купила открытку с «Подсолнухами» Ван Гога и набор подставок «Великие художники». Для матери. Эдди сказал, что они отличные, хотя про себя решил, что это типичная дешевка.
На площади у Ковент-Гардена они увидели клоуна с голубыми волосами и огромным желтым ртом, он ведрами лил воду на низенького человечка в полосатом костюме и с тоскливым выражением лица. Детвора вокруг ревела и кричала: «Да, да, да!», когда высокий клоун спрашивал: «Лить или нет?» Маленькие паршивцы. После четвертого или пятого обливания низенький подпрыгнул, схватил ведро и выплеснул воду прямо на клетчатые штаны высокого клоуна, а потом бросился наутек сквозь толпу визжащих детей, крича, дуя в свисток и размахивая еще одним ведром, полным конфетти, — это выяснилось, когда он опрокинул свое ведро на какого-то незадачливого толстощекого малыша.
За
Они болтали о всякой ерунде — о любимых фильмах, о «Файн янг каннибалз», о жуткой грязище лондонских улиц, о шансах Ирландии выиграть Кубок мира…
В конце концов за кофе Эдди решился задать свой вопрос. Как насчет мер предосторожности? — приглушенно, заговорщицким тоном спросил он. Тревожно ему как-то. Риска не было?
Марион сказала, что СПИДа у нее нет, если его это тревожит. Нет, не это, ответил он. Он имел в виду безопасный секс в старомодном смысле слова.
— Ну, сейчас уже поздновато об этом спрашивать, верно? — заметила она.
Эдди глаз не сводил со своего капуччино, чувствуя, что краснеет. Марион помучила его еще минуту-другую и наконец сжалилась.
— Не бойся, — вздохнула она, — я обо всем позаботилась.
— Ну, я не собираюсь лезть в твои дела, — сказал Эдди, — но, по-моему, женщина вправе сама заботиться о таких вещах.
— Ага, ты хочешь сказать, это не мужская проблема.
— Ладно, ладно, — кивнул он, снова заливаясь краской. — Намек понял.
Она сказала, что в следующий раз лучше спрашивать заранее. Снявши голову, по волосам не плачут. Эдди улыбнулся. Он воспринял ее слова как грубоватую шутку наподобие тех, какие отпускал Дин Боб, причем в самый неожиданный момент. Но Марион не улыбалась. Была совершенно серьезна.
— Да, — согласился он, — ты права, конечно.
Она сказала, что знает, что права, спасибо большое. Тогда он спросил, что она имеет в виду под «следующим разом», и она ответила:
— Со следующей невинной крестьяночкой, которую ты подберешь и приголубишь.
Эдди напустил на себя обиженный вид и начал уверять, что ему ничего такого не нужно. Марион сказала, чтобы он расслабился: она просто валяла дурака.
— Ты шуток не понимаешь, Эдди Вираго, — засмеялась она. — Совершенно не понимаешь.
Они шли через Гайд-парк, ели мороженое в вафельных рожках и внушали себе, что прекрасно проводят время. Но оба озябли, говорить было особенно не о чем, октябрь сорвал листья с деревьев и оголил цветочные клумбы.
Серый мутный свет заливал окрестности, и все вокруг казалось таинственным, нереальным, словно за привычными очертаниями крылась иная, грозная суть. Над прудом поднимался пар, будто на каком-нибудь дурацком концерте, когда на сцену зачем-то напускают дым. Вокруг летней эстрады спиралью змеились ряды шезлонгов, почти сплошь пустых, полосатый тик сидений хлопал на ветру; лишь тут и там дремали одинокие пенсионеры, положив шляпы на колени, прикрыв лысины носовыми платками. Кроме этих стариков, да задумчивых бизнесменов, прохаживавшихся по хрусткому гравию дорожек, да влюбленных парочек, обнимавшихся под деревьями, в парке не было никого.