Ковбои и индейцы
Шрифт:
— Она вернулась сразу после того, как вы ушли, Эдди, — прошептал мистер Патель. — Очень бледная, дрожащая. Немного посидела в холле, обхватив голову руками, вот так, а потом попросила у бури и бедствия обезболивающее.
Эдди недоуменно воззрился на него, и мистер Патель пояснил:
— У моей жены, миссис Патель.
Эдди провел пальцем по ребрам Марион, но девушка не проснулась. Тихонько вздохнула, повернулась на бок и подогнула ноги.
— Она совершенно измучена, — сказал мистер Патель. — Я так думаю.
Эдди включил ночник. На туалетном столике в дальнем углу валялся порнографический журнал, разорванный надвое.
— Ax ты, черт, — пробормотал
Он обернулся, ожидая снова увидеть смущенное лицо мистера Пателя. Но мистер Патель только перекрестился, неодобрительно цокнул языком и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Эдди разделся и скользнул под одеяло к Марион.
Она проснулась посреди ночи и сказала Эдди, что все уже в порядке и что она так рада быть здесь, с ним, что никогда не сможет уехать.
Эдди сказал, что не ждал ее до завтра. Он коснулся ее груди под футболкой, но она стряхнула его руку, пробормотала что-то об «истинной и вечной любви» и почти мгновенно уснула.
Марион уехала в Ирландию только неделю спустя, и Эдди, сказать по правде, вздохнул с облегчением. Не потому, что она ему не нравится, внушал он себе. Вовсе не потому. Все дело в том, что пришлось менять билет, причем с доплатой, и без конца названивать по телефону, вдобавок Эдди действовало на нервы, что Марион целыми днями сама не своя слонялась по неубранной комнате — мрачная, изможденная и явно больная. По крайней мере, она говорила, что больна, но каждый раз, когда Эдди предлагал вызвать врача, взрывалась от ярости, а потом умоляла Эдди не делать этого. Ее это действительно сильно напрягало. А в тот день, когда он предложил позвонить ее родителям, — господи Иисусе, что она устроила! «Лед зеппелин» с его фейерверками ей в подметки не годится.
С того дня, как она съездила к сестре, в ней что-то изменилось, вне всякого сомнения. Что там произошло, Эдди совершенно не мог себе представить, как ни старался. Может, сестры поссорились? Кто их знает, но спрашивать неохота. В семейные дрязги лучше не встревать, а сама Марион даже намеками ничего не говорила, вот и он тоже решил помалкивать.
Когда по утрам Марион начало тошнить, Эдди сперва перепугался, что она беременна. Но когда собрался с духом и спросил, Марион сказала — нет, ничего подобного, потом замолчала и за весь вечер не произнесла ни слова. В конце концов Эдди решил, что, наверно, все дело в какой-то чисто женской проблеме, о которой ему лучше не знать.
Мистер Патель немножко нервничал. Говорил, что понимает — Марион не в порядке, но и его банковский баланс тоже не в лучшем виде. Ему срочно нужна прислуга, и если Марион не хочет получить эту работу, желающих найдется предостаточно. Ей не мешало бы проявить инициативу. Он подчеркнул, что у него не благотворительная организация, — как будто это нуждалось в подтверждении! — и говорил, говорил, пока Эдди не попросил его угомониться, а Марион добавила, что волноваться незачем, она по-прежнему хочет получить эту работу, вот только съездит домой и к выходным вернется с вещами. Честное слово.
Марион поехала в Лутон, прямо от вокзала Кингз-Кросс, без пересадок, выглядела она по-прежнему слабой и бледной. Она сказала Эдди, что будет думать о нем; он ответил, что это замечательно. На продуваемой ветром платформе она расплакалась и обняла Эдди так крепко, что ему стало трудно дышать. Он сказал, что все будет нормально, а потом попросил купить что-нибудь в магазинчике дьюти-фри.
— Не выйдет, дурачок, — всхлипнула она.
— Почему? — спросил Эдди.
— Потому что это Белфаст, — ответила Марион. — Одна и та же страна.
На следующий день после ее отъезда Эдди наконец зарегистрировался как безработный, но ему сказали, что первого чека
Сложив все это, Эдди уразумел, что может отчитаться только за сто пятьдесят фунтов; оставалось же у него всего пятьдесят. Недостача составляла, таким образом, пятьдесят фунтов, что для Эдди было не так уж плохо. Ведь Дин Боб всегда говорил, что способность планировать расходы у него аховая.
В дополнение к пятидесяти фунтам отцовских денег у него было еще пятьдесят своих — последний чек студенческого займа, который он обналичил перед отъездом из страны. Эдди вспомнил банковского кассира Киерана Кейси, мрачного усатого типа, который с чудовищным скрипом выдавал деньги, когда они были тебе нужны, и удивлялся, почему ты не перерезал глотку богатому родственнику, чтобы вернуть заем. С женщинами Киеран флиртовал напропалую. У Дженнифер с ним никогда не возникало проблем. Она легко обводила этого типа вокруг пальца и всегда получала деньги. Другое дело парни. Им приходилось куда тяжелее. Каждый раз, когда нуждались в займе, они отстаивали длинную очередь у его дверей, будто шли на исповедь. Впрочем, в какой-то мере так и было. Он мог задать любой вопрос. Просматривал корешки чеков и вопрошал: «Хорошо пообедали в ресторане-то?» Или: «Славно погуляли?» Или: «Да-а, женщины — сущее разорение, верно, Эдди?» Да, Киеран Кейси был из тех кассиров, которые даже самых кротких и тихих студентов заставляют браниться по-черному.
Эдди представил себе Киерана Кейси, как тот сидит в своей подвальной конторе на Колледж-роу, окруженный фотографиями в рамках — дискуссионное общество, команда регби и прочее такое, — и изучает его чек, на котором с одной стороны большими буквами написано: «Дублинский аэропорт», а с другой, мелкими: «Да пошел ты, Киеран!» Вот это будет номер! Киеран просто с ума сойдет от злости. При мысли об этом Эдди громко рассмеялся. Он прямо воочию видел, как этот скользкий ублюдок подпрыгивает от ярости и выдирает остатки пересаженных волос.
У Эдди с деньгами всегда обстояло именно так: сначала живи, потом плати. Отец часто пенял ему за это, да и мать тоже, хотя ее мнения никто не спрашивал.
«Похоже, ты не понимаешь, — вздыхал отец, — ты не видишь связи, сынок. Когда суешь карточку в банкомат, ты получаешь не свои деньги, а деньги банка. Однажды тебе придется их вернуть, понятно? Почему ты не задумываешься об этом, Эдди? Ты ведь умный парень. Это не твои деньги. Господи боже…»
Но сейчас Эдди ликовал, что опять дал Киерану Кейси повод поволноваться. Так этой гниде и надо, нечего флиртовать с Эддиной девушкой! Что там ему рассказывала Дженнифер? Однажды Киеран, в который раз бесконечно рассуждая о своей жене, сказал ей: «Я не то чтобы больше ее не люблю. Но мне не хватает страсти». Дженнифер считала, что это очень печально. Вот гад. Эдди прекрасно знал, что Киеран говорит это каждой студентке со свеженьким личиком — чуть не с тех пор, когда в университете обучался Джеймс Джойс [15] .
15
Джойс Джеймс (1882–1941) — ирландский писатель, представитель модернистской и постмодернистской прозы; оказал большое влияние на последующую прозу и теорию литературы.