Ковбои и индейцы

О'Коннор Джозеф

— Она от вас без ума, Эдди, — говорил мистер Патель. — Вы очень, очень счастливый человек.

Лондон — странный город. Слишком велик, чтобы обойти его пешком, а система общественного транспорта, похоже, никогда не работает нормально. Глупость и противоречивость объявлений в метро прямо-таки повергала Эдди в изумление. Прорвало трубы, начался пожар, нехватка персонала, какой-то бедняга бросился под колеса — каждый раз находилась новая причина опоздания поездов. Но даже в тех случаях, когда этот халтурный механизм умудрялся работать, поездки в метро не доставляли Эдди удовольствия: в городе он по-прежнему не ориентировался. Дни тянулись смутной чередой и состояли из вспышек

огней, лязга билетных автоматов, шелеста эскалаторов и яростного грохота стальных змей-поездов, вырывавшихся из жарких туннелей. Вечером в гостинице Эдди чувствовал себя еще более растерянным, чем утром, перед уходом; он утешал себя тем, что Стивен Дедалус в джойсовском «Улиссе» был примерно в таком же положении, только прическа у него была менее впечатляющей. Но если в двух словах изложить сюжет, получится один к одному.

Однажды Эдди все-таки поехал к матери, но так заплутал на Северной ветке, что махнул на все рукой; на целых полчаса он застрял в туннеле на Стокуэлл, вместе с пятью толстошеими черными здоровяками, которые потешались над его прической и на полную громкость врубали портативный магнитофон. Не самое приятное место для человека, направляющегося в Ричмонд. Вообще не самое приятное место для остановки. По крайней мере, так решил Эдди.

Марион и мистер Патель уже все между собой уладили. Большинство деталей они обговорили по телефону, и теперь Эдди точно знал, что Марион вернется в «Брайтсайд». Мистер Патель наконец успокоился. Он постоянно твердил Эдди, что Марион — прекрасная девушка, настоящая звезда, а Эдди постоянно соглашался, выказывая максимум энтузиазма, но испытывая при этом смутное раздражение, будто мистер Патель упорно старался что-то ему внушить. Впрочем, возможно, так оно и было.

С родителями Марион мистер Патель тоже успел поговорить. Они сами хотели немного побеседовать с ним, выяснить, с кем имеют дело. Они, конечно, не желают его обидеть, но им ведь не хочется, чтобы их дочь работала неизвестно на кого. Они ничего не имеют против людей с другим цветом кожи, но все-таки… И это совершенно правильно, заверил их мистер П.: в наше время, в наш век осторожность вполне естественна. Он восхищен их честностью и прямотой.

— Милые порядочные люди, — заметил он, — но вы, Эдди, конечно, это знаете.

Эдди сказал, что никогда их не видел, и мистер П. очень удивился. Похоже, он собирался о чем-то спросить, но в последний момент передумал. Такая осмотрительность присуща только владельцам дешевых гостиниц. Эдди попросил мистера Пателя, чтобы Марион, когда позвонит в следующий раз, оставила свой телефон: он ей сразу перезвонит. Мистер Патель ответил, что она звонит из автомата. У родителей Марион нет телефона.

— Они хорошие, рабочие люди. У них может не быть тех вещей, какие мы с вами, — он с покаянным видом указал на себя, потом на Эдди, — считаем совершенно естественными.

Иногда поздним вечером мистер Патель стучался в комнату Эдди и приглашал его на чашечку чая в «машинное отделение» — так он называл холл. Спиртного мистер Патель не пил: его религия это запрещала. Но иногда вечерами ему становилось одиноко в «пункте управления полетами» — еще одно наименование холла — и хотелось с кем-нибудь поговорить, чтобы скоротать время. Эдди не особенно любил эти чаепития, в основном потому, что мистер Патель говорил исключительно о себе. Но все-таки приходил, сидел в холодной комнатушке с орущим телевизором в углу и пил чай, на вкус отдающий гербицидом, потому что больше заняться было нечем, а еще потому, что мистер Патель, в сущности, совсем не плохой парень, особенно если к нему притерпеться. В общем-то, от Эдди требовалось только смотреть на

мистера Пателя и время от времени поддакивать, а за четыре года в колледже он успел в совершенстве освоить эту нехитрую науку.

Мистер Патель подробно рассказывал о своем прошлом, словно однажды записал все факты собственной жизни, а потом выучил наизусть. Они с шурином приехали из Пакистана в 1974 году, со своими двумя женами. Эдди поинтересовался, было ли у них две жены на двоих или по две у каждого. Мистер Патель явно обиделся.

— Да ладно вам, мистер Патель, — рассмеялся Эдди, — я просто пошутил. Поддразнил вас немножко.

Однако это объяснение еще больше шокировало мистера Пателя, так что Эдди счел за благо заткнуться.

Сначала все они спали в одной комнате, на полу. Было это в Керкстолле — по словам мистера Пателя, ужасное место, которое Господь в последний момент пристроил на полдороге между Лидсом и Брадфордом. Холодный, серый, грязный городишко, где полно крутых холмов, ротвейлеров, шпаны, забегаловок, где готовили карри, бетонных пабов, с виду похожих на бункера, и озабоченных социальных работников, разъезжавших по улицам в старых «фольксвагенах» и увозивших неизвестно куда чужих детей. Мистер Патель содрогался, произнося слово «Керкстолл». Керкстолл, дескать, избежал бомбежки в войну по одной-единственной причине: немцы, глядя на город со своих самолетов, решили, что уже разбомбили его. Сказав это, он рассмеялся высоким девчоночьим смехом: хи-хи-хи. Эдди тоже засмеялся.

У них ничего не было, рассказывал мистер Патель, совершенно ничего. Все деньги, составлявшие приданое его жены, ушли на авиабилеты. Потом удалось занять денег у кузена, переехать в Лондон и купить газетный киоск в Катфорде. Правда, дело долго не продержалось. Выручка была хорошая, но миссис Патель носила первого ребенка, и мистеру Пателю не хотелось работать допоздна, надолго оставляя ее одну. Кузен не одобрял мистера Пателя, но беременность у жены протекала тяжело, и ребенок — сын — прожил всего две недели. Тогда они решили изменить свою жизнь и начать все заново, в другом месте. С прибылью продали киоск, выплатили заем, оставшиеся деньги вложили в акции «Бритиш стил», через некоторое время продали акции, получили новый заем и грант на налоговые льготы и, наконец, внесли первый взнос за эту гостиницу.

— «Брайтсайд», — одним дыханием произнес мистер Патель. — Гостиница «Брайтсайд».

В его устах эти слова звучали как стихи. Их сын, Али, родился через несколько дней после переезда сюда.

Когда они впервые увидели гостиницу, это была сущая развалюха; но мистер Патель вместе с шурином перестелил полы, сменил трубы, проводку, обновил крышу и стены, купил новую мебель и ковры (правда, подержанные) — словом, переделал все заново. Мистер Патель сказал, что у шурина золотые руки и он прекрасно управляется с подобными вещами.

— Но, Эдди, видели бы вы счета! — восклицал он, закатывая глаза.

Мистер Патель сказал, что, хоть в это и трудно поверить, когда-то «Брайтсайд» был фешенебельным отелем и здесь часто останавливались знаменитые люди и известные красавицы.

— Как и сейчас, — сказал Эдди. Мистер Патель расхохотался.

— Возможно, вам будет интересно узнать, Эдди, — сказал он, — что здесь останавливался великий ирландский писатель Оскар Уайльд и в дни своей славы, и в дни своего падения. О да! Мы многое разузнали об этом месте. Тогдашняя владелица гостиницы была как будто бы добрая и воспитанная женщина — сострадательная, образованная, ну, вы понимаете, — вот и пожалела несчастного затравленного человека, против которого ополчился весь мир. Когда полиция пришла за ним, она спрятала его наверху.