Ковбои и индейцы
Шрифт:
— Неужели это ты? — спросила она. У Дженнифер была привычка время от времени говорить о себе в третьем лице. Она считала, что это круто. Иногда так оно и было. Но чаще — нет.
Выглядела Дженнифер прекрасно. Она чуточку похудела, но ее восхитительные глаза были яркими и чистыми, а кожа приобрела цвет кофе с молоком. Они немного поговорили, но тут Ронни и Боб громко заспорили о Декарте, будто за столом и без того было мало шума. Дженнифер придвинулась к Эдди, чтобы он мог ее слышать, и он почувствовал на лице ее пахнущее мятой дыхание. Потом кто-то еще встрял в философскую дискуссию на стороне антикартезианцев, и Эдди больше не слышал Дженнифер, сколько ни напрягал слух, а потому
Очутившись в узком переулке, они забыли обо всем — обнялись, целуясь и дрожа от холода. Рука Эдди скользнула под юбку Дженнифер, лаская ее и гладя. Казалось, они говорят друг с другом на полузабытом языке. Их дыхание превращалось в пар на морозном воздухе; каблуки Эдди скользили по льду. В конце концов он пошатнулся и упал навзничь, прямо в лужу, порезав руку о крышку жестяной банки. Дженнифер не засмеялась. Эдди поднялся, и они опять обнялись под ритмичные звуки «Нью-Йоркской сказки», доносившейся с черного хода.
Когда Эдди кончил, Дженнифер сказала что-то по-испански. Когда кончила она, Эдди не сказал ничего.
— Возможно, это была не лучшая мысль, — проговорила Дженнифер.
Эдди заметил, что говорить об этом уже поздновато.
— Ты, наверно, думаешь, что я просто шлюшка, — заключила она.
Эдди заявил, что это смешно и что он, разумеется, ничего такого не думает.
— Как бы то ни было, — он пожал плечами, — сейчас Рождество.
Застегивая блузку, Дженнифер поинтересовалась, при чем тут это.
— Доброе старое время, — сказал он. — Мир и благоволение. Ты понимаешь.
— Потом они обошли квартал, беседуя о Никарагуа, — томно проговорила Дженнифер, расправляя одежду. Она сказала, что это прекрасная страна и все политики там — поэты. А Эдди рассказал ей, как блестяще идут у него дела в Лондоне и что он правильно сделал, уехав из этого Богом забытого захолустья. Дженнифер спросила, не скучает ли он по друзьям.
— Друзья? — рассмеялся Эдди. — О да, прекрасные друзья, просто охренеть можно — сборище паршивых неудачников и бездельников, готовых в любую минуту воткнуть друг другу нож в спину!
Дженнифер сказала, что это уж слишком. Эдди объяснил, что все дело в Рождестве. Оно всегда пробуждает в нем подонка.
— Ты никогда не изменишься, Эдди, ты такой актер.
Эдди не понял, что она имеет в виду. Да не очень-то и хотел это знать, так что уточнять не стал.
Когда они вернулись в паб, у стола, подперев голову рукой, сидел красивый парень в черном блейзере: потягивал апельсиновый сок и рассматривал Дина Боба с выражением насмешливого удивления на лице. У него была модная стрижка под иезуита и чуть вздернутый нос. Боб был в своей стихии. Спиртное и кокаин оказали на него свое обычное воздействие — речь у него стала почти бессвязной. Он размахивал руками и толковал о потерянном поколении. В который раз. Глаза сверкали, он прикуривал одну сигарету за другой, ронял их на пол и безуспешно пытался поднять.
— Социализм! — кричал он. — Лейбористская партия Ирландии понятия не имеет, что такое социализм, даже вцепись он ей в задницу. Они просто стояли и смотрели на потерянное поколение — стояли и смотрели…
— Господи, — вздохнула Дженнифер, — разве не прекрасно — быть частью потерянного поколения? В самом деле, я просто не представляю, о чем бы говорил Боб, не будь этого поколения.
Она познакомила Эдди с молодым человеком. Его звали Леппо, он играл центровым в ирландской сборной по регби. Рукопожатие у него было крепкое и теплое, но изо рта пахло какой-то кислятиной. Эдди узнал его: он видел фотографии Леппо в газетах, но не хотел сознаться. Просто очередной «партнер» Дженнифер,
Леппо засмеялся.
— А как насчет этой хреновой Южной Африки? — разорялся Боб. — Как насчет Нельсона Манделы, а?
Леппо сказал: а что, он в нападении играл или в полузащите? Потом рассмеялся и сказал, что, если говорить серьезно, регби — игра не для черных. Боб ответил, что, может, и так, но ирландским игрокам незачем ездить туда и поддерживать апартеид. Леппо возразил, что, будь у него шанс поехать в ЮАР на хороший контракт, он бы вцепился в эту возможность руками и ногами. Нельзя судить о ситуации со стороны, он так считает.
— Я хочу сказать, — смеясь, продолжил он, — не спрашивать же у этого старого дурака, Папы Римского, как мне трахаться, а?
Эдди приуныл. Леппо принялся рассказывать о лондонском банке, где он работал, — о займах, процентных ставках и тому подобном. Под воздействием кокаина все чувства у Эдди обострились. Он хотел было включиться в разговор, но ощутил внезапный острый приступ страха. Он смотрел на Дженнифер — как она смеется, как касается руки Леппо, когда хочет прервать его и вставить словечко, как его пальцы сжимают ее ладонь. Все краски стали яркими и резкими, музыка пронизывала все тело словно током. Когда Эдди переводил взгляд на Дженнифер, ее лицо подергивалось рябью, будто отражение в воде. А к столу то и дело кто-нибудь подходил с салфеткой или подставкой под кружку и просил у Леппо автограф. И каждого просителя Леппо встречал одной и той же шуткой:
— Только не подсовывайте мне чек, ладно?
Эдди извинился и побрел в туалет, где тут же сунул два пальца в рот, и его вырвало в унитаз. Нет, Леппо тут ни при чем. Во всем виноват скверный кокаин, Эдди понимал и вовсе не хотел вести себя как параноик, тем более в сочельник, когда и без того хватает буйства. Ответ на холодную индейку. От Дина Боба именно этого и следовало ожидать, черт подери! Что касается наркотиков, ему совершенно нельзя доверять. Ни черта он в этом не смыслит. В случае чего и от «Доместоса» кайф словит. Однажды Эдди видел, как после какой-то вечеринки в Фоксроке поздно ночью Дин Боб пытался сворачивать и курить листья аспидистры.
Когда Эдди выбрался из туалета, Дженнифер и Леппо были уже на ногах. Он держал ее пальто, как этакий занюханный герцог, а она старалась влезть в рукава. При этом грудь ее выдавалась вперед, натягивая блузку. Боб, закрыв глаза, раскачивался на стуле и напевал себе под нос «Уходи, Рене». Лицо его при этом жалобно кривилось. Леппо курил сигарету, держа ее на манер Ноэла Кауарда [33] и делая вид, будто не замечает, что на него смотрит половина паба.
И тут случилось нечто странное. Внезапно на Эдди нахлынула усталость. Воспаленным глазам почудилось, что в этом безумном пабе все замерло. Все остановилось. Он слышал шум волн, разбивающихся о камни. Все эти люди вокруг казались застывшими блеклыми фигурами на старой выцветшей фотографии — ни света, ни движения. Эдди чувствовал, что стоит на грани чего-то опасного, и он глубоко вздохнул, чтобы вернуться в реальность. Ему хотелось лечь, свернуться дрожащим клубком, но он не мог даже пошевелиться.
33
Кауард Ноэл Пирс (1899–1973) — английский писатель, актер и драматург.