Ковбои и индейцы
Шрифт:
Потом он задумался о Йейтсе — о том «жестоком звере», чей приход он предрекал во «Втором пришествии». Смотрел на Бирмингем, такой зловещий в оранжевой мгле, и думал: жестокий зверь, пробудившийся к жизни на мертвой равнине в сердце Англии. Ему вспоминались лекции по литературной критике в «Театре Л» морозными февральскими утрами, когда сердце у него учащенно билось при мысли о том, чтобы заговорить с соседом или с соседкой — обычная студенческая манера знакомств. Вспоминался первый день, когда он увидел Дженнифер на сцене «Театра Л»: она выставила свою кандидатуру на выборах курсового представителя по английскому, ее прелестное лицо кинозвезды в свете рампы, белая кожа, чистая, как новый тетрадный лист. Вспоминалась ее манера говорить и противный голос выступавшей перед нею американки,
«Что ж, — возразила Дженнифер самым обольстительным голосом, — я, конечно, не так уж и хороша, но, пожалуй, именно поэтому представляю большинство». Тут парни подняли рев, который громкостью мог посоперничать с ревом самолета на взлете, кое-кто пронзительно засвистел.
Да, Дженнифер Свифт умела управлять людьми. В полном соответствии со своей фамилией [5] она была чертовски стремительна и пронырлива — и тогда, и сейчас, и Эдди об этом знал. Но его смущало не само это свойство натуры Дженнифер, а скорее тот факт, что он об этом знал. Теперь он ясно понимал: именно это чертовски его злило. Да-да, злило. Ведь он считал, что справится с любой проблемой, главное — не думать о ней слишком много. В конечном итоге факты лишь сбивают с толку.
5
Swift — «быстрый» (англ.).
Девушка пошевелилась во сне, плотнее завернулась в куртку. Эдди открыл журнал и принялся за статью про какого-то парня, который построил посреди болот Килдэра «Стену смерти» для мотоциклетных гонок по вертикали. Наверняка этакий крутой из высшей лиги, о нем даже кино снимают. Что делать, мир полон крутых парней, примадонн и недоумков, а уж в Ирландии их больше, чем где бы то ни было. В Ирландии ты либо крутой, либо никто. И это чистая правда. Теперь-то Эдди уразумел.
В шесть утра вокзал Юстон выглядел не ахти как. Из-под автоматических дверей тянуло ветром, который с силой ударил в лицо, когда створки распахнулись. Облезлые голуби хлопали крыльями на потолочных балках, все вокруг казалось холодным и каким-то обшарпанным. Эдди снова увидел толстую монахиню с клетчатым чемоданчиком в одной руке и объемистой сумкой (с одного боку красовалась надпись «Италия, 1990», с другого — «Задай им перцу, Джек») в другой. Возле магазина ее поджидала другая монахиня, от холода притопывавшая ногами в теплых ботинках. Монахини обнялись и символически расцеловались. Судя по всему, они прекрасно знали, куда идти. Выглядели уверенными, спокойными и, кажется, вправду были рады видеть друг друга. Наверное, были давними подругами, а не прикидывались таковыми.
По углам и в вонючих закутках отсыпались пьянчужки. Мраморная доска на низкой серой стене, отделявшей от остального зала эскалатор, ведущий в подземку, сообщала, что станция была открыта Ее величеством королевой в 1977 году. Магазинчики, расположенные по периметру зала, были закрыты, витрины забраны металлическими шторами, разрисованными граффити в стиле хип-хоп, из неоновых реклам горела только одна — над винным магазинчиком, торговавшим навынос; когда Эдди с девушкой проходили мимо, неоновые буквы замигали и загудели, словно молодые люди были заряжены каким-то диковинным электричеством. Что в известном смысле соответствовало действительности.
Чернокожий в синей униформе и охотничьей шапочке из шотландки расхаживал взад-вперед, толкая рычащую уборочную машину, которая оставляла за собой на грязном полу широкие чистые полосы. Когда он приблизился, Эдди и девушка заметили, что он в наушниках и, вскидывая голову, тихо напевает в слышном ему одному ритме.
Девушка сказала, что хочет кофе, и они направились в «Макдональдс», находившийся тут же, на вокзале. Она уселась за столик. Эдди понимал, что затея вообще неуместная, но в шесть утра в чужом городе все едино. Зал, залитый белым мигающим светом, производил
— Ты выщипываешь брови? — спросила она, с болезненной гримаской прихлебывая чересчур горячий кофе.
— Нет, — ответил Эдди. — А ты?
— Мне это не нужно, — пробормотала она и устало улыбнулась; глаза ее казались совсем темными, почти черными.
— Верно, — откликнулся Эдди. — И правда не нужно.
— Меня зовут Марион, — сказала она. — Мэнган.
— А меня — Эдди Вираго.
— Красиво звучит.
— Сумасшедшее имя для сумасшедшего парня.
— Не важно. — Она дернула плечом, покрепче обхватила покрасневшими пальцами стаканчик с кофе. — Имена для меня без разницы.
Эдди сообщил, что, хотя ему и неприятно об этом говорить, с бабками у него плоховато. В смысле — с деньгами, чтобы заплатить за кофе и прочее. Она пошарила в кошельке, выудила монету в один фунт и толкнула по столу к Эдди. Он поблагодарил. Она пожала плечами: дескать, не за что.
Эдди хотел было что-то сказать, как вдруг за спиной послышался шлепок и шум потасовки.
Двое мужчин в серых обносках, с мрачными физиономиями. Даже за десять ярдов Эдди чуял идущий от них гнилостный запах. Лица у обоих серые, под стать лохмотьям, запавшие глаза пылают как угли. Они выскочили из-за стола, стали друг против друга, набычившись, как боксеры перед боем, обмениваясь тычками. У того, что повыше ростом, правый ботинок прохудился, и в дыре виднелись черные от грязи пальцы. Привязанный к ножке стола тощий пес заскулил. Полусонный персонал за стойкой замер. Похоже, они прекрасно знали, что произойдет, более того, были к этому привычны.
— Ты хоть раз что-нибудь для меня сделал? — бросил тот, что пониже. — Хоть раз? Да ничего.
— Ублюдок, — прорычал высокий и с размаху залепил ему по уху. — Без меня ты бы пропал, слышишь? Без меня ты пустое место!
Потасовка была не из тех, какие видишь по телевизору. Когда высокий угостил низенького в живот, сам удар остался беззвучен — только низенький с глухим болезненным стоном выдохнул и согнулся пополам, умоляющим жестом вытянув вперед руку. Высокий сгреб в кулак его космы и резко дернул. Низенький, обезумев от боли, отчаянно пинал воздух и размахивал руками. Противники обхватили друг друга, прямо как танцоры, и низенький сумел-таки головой наподдать длинному по физиономии, да так, что у того из глаз брызнули слезы. Он немедля двинул низенькому коленом в пах, а локтем треснул по загривку. Низенький застонал и ринулся вперед, вытянув руки с хищно скрюченными пальцами. Секунду казалось, что стоит этим двоим отпустить друг друга, и оба рухнут на пол. Лица у них были в крови, но, в своей или чужой, понять было невозможно. Впрочем, сейчас это не имело значения. Противники тузили друг друга по груди, по плечам, царапались грязными обломанными ногтями.
Эдди и Марион наблюдали за побоищем как за спектаклем, не в силах ни пошевельнуться, ни вмешаться.
И тут вдруг пес сорвался с привязи. Угрюмая черная дворняга, колченогая, со спутанной шерстью, к задней лапе прилипла палочка от леденца, а глаз всего один, жуткий, красно-белый. Пес пригнул голову и глухо зарычал. Марион взвизгнула. Эдди рассмеялся смехом супермена. Пес принюхался, словно пытаясь установить источник шума, повернулся и устремил неподвижный взгляд на Марион. Из пасти у него капала слюна.
Пес бесшумно двинулся к Марион; та вскочила, опрокинув стаканчик, — кофе пролился на стол, закапал на пол. Девушка тяжело дышала, инстинктивно прикрывая руками грудь и низ живота, словно обнаженная на скверной пляжной открытке. Плечи дрожали, она прикусила губу.
— Вот говнюк! — Эдди встал. Пес воззрился на него с любопытством, потом уселся на пол и с озадаченным видом принялся задней лапой скрести кудлатую шею.
— Убирайся! — взвизгнула Марион, комкая в руке бумажный стаканчик.