Ковчег для Кареглазки

Наседкин Евгений

— Нервишки нужно успокоить, — наставническим тоном заметил старик. — Хочешь? Нам как раз нужен третий.

— Думаю, не надо, — я не хотел опять пьянствовать, завтра мне нужна была полностью свежая голова. — Повода нет.

— Ты что?! — возмутился вояка. — За алкоголиков нас принимаешь? У Егорки моего день рождения. Мы бы сидели сейчас в бараке и нормально гуляли — в тепле, с девчатами с пищеблока. Но все испортилось, — и он так глянул, что я почувствовал себя виноватым.

— Чуть-чуть, на донышке, хорошо? — согласился я, просто, чтоб не наживать себе

врагов. Тем более, что организм все же просил пополнить спирты в крови.

— Да не вопрос! Мы, вообще… только пробку нюхнем, и все, — рассмеялся старик.

Так мы и познакомились с Бородиным и Егором. Петр Тимофеич относился к парню, как к сыну, сам-то он потерял всех детей во время Вспышки.

****

Александр Борисович нервничал. Что-то происходило, но он не был в курсе. Вчера весь день и вечер он пытался поговорить с девушкой и ее чернокожим спутником. И каждый раз неудачно — то с ними был Ливанов, то Крылова с выродком, то еще кто-то.

Не сумев уснуть, Крез снова отправился к Афродите. Как вдруг заметил кровь в чахлой траве. Пройдя по кровавому следу вплоть до Стены, иммунолог оторопел — в кустах лежал Антонов, раненный и без сознания. На руках чернильные разводы — почерневшие кровеносные сосуды. Заражение? Осмотрев Валеру, он понял, что тот укушен нечистым, и в ближайшее время войдет в «фазу бешенства».

Как случилось заражение — это необходимо было выяснить. Падение Илиона не входило в его планы. Не сейчас. Поэтому Крез оттащил лаборанта к канализационному коллектору и сбросил вниз — как раз тогда, когда у зараженного под веками задвигались глазные яблоки, сигнализируя о скором пробуждении. Подземные потоки должны были отнести его подальше.

Наконец, когда ученый попал в медчасть, Свинкин в фойе лишь удивленно зыркнул из-под пледа, и продолжил дремать. Подъем на третий этаж оказался непростым — старые колени уже не выдерживали. Или погода скоро переменится… А вот и нужная палата.

Афродита лежала на постели скрюченная и выгнутая под неестественными углами. Ее руки лихорадочно ощупывали спину, расчесывая и раздирая ногтями окровавленные язвы. Глаза закатились. Из горла доносилось кряхтение и посвистывание.

— Убирайся! — просопел Томас, сидевший настороже — его глаза были испуганы.

— Неисповедим промысел Божий… — растерянно протянул Крез, с удивлением заметив, как извивающееся тело девицы застывает в неподходящей вывернутой позе.

А затем голова брюнетки повернулась и взглянула на старика невидящими глазными белками.

— Наконец-то! — она рассмеялась, но было в этом хохоте что-то демоническое.

Их необычное общение прервалось так же странно — дверь распахнулась, и в палату вбежал всполошенный Свинкин на скрипучем протезе.

— Александр Борисыч! Ливанов зовет! — он задыхался, и каждая новая фраза была как вопль. — Солдаты напали на Елену Ивановну!

Крез ответил на призыв недовольным хлопком ладонью по больничному кафелю, и ушел вслед за санитаром. Он заметил, что Афродита уже сидела, вернувшись к обычной человеческой позе, и с ухмылкой переглядывалась с негром.

Очень странно… эти ребята знали о Богобратстве… но были ли они сторонниками Судного дня? Кто они и зачем здесь оказались? Он вспомнил про укушенного Антонова — не связано ли все это между собой?

Ученый вернулся к себе и попытался связаться с Синдикатом, но, к его огорчению, связь отсутствовала. Как оказалось, полковник приказал включить радиоэлектронную защиту над долиной, отрезав все каналы внешней коммуникации. В сумме это было так странно, что Крез сорвался — он обожал сладкое, хотя из-за сахарного диабета не мог себе его позволить. Сейчас же иммунолог уселся в Логосе, нервничая, и почти доверху заполнил урну обертками от конфет. Ему нужно было успокоиться и подумать. Сахарный диабет, конечно, опасная болезнь, но все в этом мире, жизнь и смерть, зависит от Сурового Бога.

****

Как оказалось, Егору Мануйлову сегодня, то есть, уже вчера, исполнилось 25 лет — практически мой одногодка. Правда, выглядел он в два раза моложе меня, мне так показалось. Блестящие русые волосы, нежный овал лица, усиленный пушком на подбородке, и удивительно плоский нос.

Пенек под Стеной, куда меня привели вояки, очевидно, был приспособлен для вечеринок — земля вокруг была вытоптана, а в паре метров лежала пустая бутылка от портвейна. Бородин проследил мой взгляд и пожал плечами.

— Жизнь такая… ты же знаешь? — мы засмеялись и выпили по первому стакану, заполненному на треть. Напиток обжег пищевод, и я закашлялся.

— Чистый спирт, — улыбнулся Тимофеич. — Самый правдивый напиток. На, возьми, — он протянул соленый огурец из пакета. Сам он уже активно жевал зелень своими желтыми зубами.

— Вздрогнем?! — дед считал, что перерыв не должен быть длинным, он быстро выдохнул и опустошил новую порцию. — Ух, хорошо!

Они с Егором выпили еще по одной, а я пропустил — пошло не в то горло. А затем мы вспомнили о событиях этой ночи.

— Сидоров подписал себе приговор, — сказал я. — Как он вообще такое придумал?

— Степа? — спросил Бородин и посмотрел на Егора, как будто они вдвоем знали какую-то тайну.

— Горин его убьет, — продолжил я. — Мне в голову не укладывается…

— Ой, хватит! — дед раздраженно махнул на меня. — Сразу видно, что недавно у нас.

— Как будто я не прав?! — повысил я голос.

— Не городи чепуху! — Тимофеич оглянулся по сторонам, и продолжил тихо. — Сидоров делает только то, что приказывает «Босс». Это все знают.

— Не может такого быть! — я понял, что он хотел сказать, и все равно не мог в это поверить.

— Ты бы меньше спорил, а больше слушал, — оборвал меня Мануйлов. — И думать тебе не помешает. Сам смекни — Горин ушел в запой, и последний раз, когда такое было, из Крепости пропали пять человек. Официально, пропали — хотя все знают, куда, просто говорить об этом нельзя. Илья Андреич не любит, когда об этом вспоминают. И тут, сегодня — то же самое. Застрелил привезенного богомольного, Степку на Елену Ивановну натравил. Жуть…