Ковчег изгоев
Шрифт:
— Я постарался бы вырваться из этой ловушки и вернуться домой.
— А те, кто остались здесь?
— Ты им не поможешь. Они верят, что счастливы. Пусть так и будет.
— А зло, которое зреет здесь в ожидании возможности выплеснуться наружу?
— Пусть этим занимаются профессионалы. Нужно поставить Землю в известность о том, что здесь происходит. Предупреждён, значит, вооружён.
Я помолчала. Из окна очень натурально тянуло легкой прохладой, и доносилось пение цикад.
— Я так не могу, — вздохнула я.
— Я понимаю, — кивнул он и положил яблоко
— У нас есть надёжная защита, нашей огневой мощи достаточно, чтоб разнести планету ко всем чертям, и к тому же у нас есть люди, обладающие очень необычными способностями. Что есть у них?
— Голос, магия, небольшая, но хорошо обученная армия светлых и щит из просветленных. Это то, что на виду, но мне часто казалось, что там есть что-то ещё.
— Это имеет отношение к магии?
— К страшной магии, которая трансформирует людей, их души и тела. Иногда, бродя по катакомбам, мы слышали ужасные звуки и видели… нет, не существ, а лишь их тени. Стоило нам оказаться поблизости, как дикий страх пронзал всё тело почти физической болью. Это был страх даже не перед тем, что мы увидим, а перед тем, что можно сотворить с живым существом, и что может случиться с нами.
— Они проводят какие-то эксперименты над людьми?
— Это уже не эксперименты. Мне кажется, что в недрах планеты они растят новую армию. Хотя, может, это просто больные фантазии насмерть перепуганного старика.
— На планете ты не говорил об этом.
— На планете мне было страшно даже думать об этом, — признался он. — Мне казалось, что мы все обречены. Когда постоянно теряешь людей, тех, кто рядом, оказывается всё меньше и меньше, начинаешь думать, что обречён. И тогда уже живешь из упрямства, из страха сдаться, предать себя, то малое, что ещё осталось у тебя от прошлой жизни. Когда вы появились, мне стало страшно и за вас, потому что я не знаю, как можно всё это победить.
— Ты считаешь, что они держат всех этих людей в городе, как живой щит? Но от кого?
— Может, от вас? Они дьявольски хитры и изобретательны. Они творят свои дела во тьме подземелий, а на поверхности распевают гимны.
— И голос…
— Голос — это страшно, но это не самое страшное. Были случаи, когда люди не поддавались голосу, но именно тогда с ними происходило то, что приводит меня в такой ужас.
— Как происходит эта трансформация?
— Не знаю, может, воздействие на клеточном уровне, может, на генном.
— И во что они превращаются?
— Точно не знаю, но могу предположить, что в безотказные и не рассуждающие боевые машины.
— Господи… — пробормотала я. — Столько ухищрений придумано, а цель всегда одна. Почему нельзя жить мирно и дружно со всеми?
— Мира чаще всего хотят те, кто устал от войны, а не те, кто ею живёт.
— Верно. Теперь о Белом Маге или Жреце? Что он?
Таро задумался, глядя в окно, где тихо шелестели листья черёмухи.
— Мы не раз пытались убить его. Стреляли и даже попадали, но это не производило на него никакого впечатления.
— Таро, — простонала я, — но про это я почему слышу только сейчас? Это что, японские сказки на ночь?
— Это то, что есть… Я об этом не говорил, потому что ничего другого, кроме покушения на Жреца, я вам предложить не мог. Порой мне казалось, что лучше героически погибнуть и прекратить весь этот кошмар.
— Круто, — проворчала я и, встав, подошла к окну. Экран был безупречной глубины и чистоты. Полное ощущение, что я стою у окна и смотрю на холмистые голубые луга, где в низинах уже скапливается белёсый туман. А в тумане бродит белая лошадь… Лошадь-то здесь откуда? — Что у нас получается, — я развернулась и присела на подоконник. — У нас есть неуязвимый жрец, стервозная жрица, которая телепортируется с орбиты на планету и щёлкает клыками, голос, который завораживает почище, чем гомеровские сирены, и армия монстров в подземельях. К этому армия лохматых мерзавцев с пушками и собственным космическим флотом, а также восторженная аудитория белокурой бестии, которая готова грудью идти на танки. Что я упустила?
— Призраков, ползучих и летающих тварей с большими зубами, внезапные бури и землетрясения. Пока вроде всё.
— Боюсь, доктор Дакоста вскоре дополнит эту живописную картину. И теперь ещё раз вопрос, ответ на который меня не устроил. Что бы ты сделал на моём месте. Не я на твоём, а ты на моём?
— Вернее, что ты, по моему мнению, должна сделать?
— Наверно, это более правильная постановка вопроса, — согласилась я.
— Мне кажется, что ты должна поступить так, как поступали твои далекие предки, когда со свойственной им прямотой объявляли: «Иду на вы!»
— И что это даст?
— Заставит их раскрыться и действовать, показать, что у них есть. И чем более крепким орешком покажет себя ваша баркентина, тем больше секретов им придётся раскрыть. Я не верю, что они ничего не боятся, иначе бы им не нужен был живой щит и белобрысые обезьяны с пушками. У них здесь нет врагов, кроме нас, а мы — это не то, против чего нужно держать на вооружении эскадрильи «махартов». Узнай, чего они боятся, и ударь в самое уязвимое место. Ты всегда была мастером быстрых и точных ударов.
— А что… — пробормотала я. — Этот план ничуть не хуже других. И если всё хорошо обдумать… У нас может получиться.
— Не слышу уверенности в твоём голосе, — заметил он.
— Это потому что её нет. Я не уверена в своём экипаже… И на мне лежит слишком большая ответственность. Я должна победить и привезти домой всё это сборище уникумов, а ещё спасти здесь тех, кого можно спасти.
— А в себе ты уверена? — поинтересовался он, заведя руки за голову.
Его тёмные глаза пристально смотрели на меня. Я подумала, что мы никогда не разговаривали с ним так откровенно. И, наверно, я многое из-за этого потеряла.