Койоты средней полосы
Шрифт:
Не найдя достойного ответа, Полина пульнула в Пашку самый яростный взгляд, на какой была способна, и молча зашагала к лагерю. Ноги от негодования гудели. Она старалась не шуршать сухостоем, чтобы дослушать до конца.
– Вообще-то игра была для всех, – донесся до Полины мурлыкающий Ташкин голос. – Куда же ты так спешил, Паша?
– Пацаны пивка взяли в деревне, – оживился теперь голос Пашки. – Ждем, когда все рассосутся от костра. Приходите к нам после отбоя!
Ташка кокетливо хихикнула, и Полине показалось, что она слышит, как эта несносная девчонка опять
Верочка догнала ее и молча пошла рядом. Больше Полина не слушала.
Вот, значит, как! Вот, значит, почему! Черт бы его побрал, этого верзилу, – это из-за его «пивка» она теперь на весь сезон останется «девочкой-героином»! Бугай тупоголовый! Очень весело упиться пивом и завалиться спать! Куда веселее, чем носиться, прятаться, нападать и обороняться, спасать друзей и побеждать врагов…
«Я как маленькая», – Полина вдруг сделала грустный вывод. Грустный не оттого, что она еще не повзрослела, а оттого, что слишком быстро выросли все остальные.
Полина проснулась среди ночи от какой-то внешней, не связанной со сном мысли, дернувшей ее из сновидения, как в детстве сон о падении с высоты, когда шагнешь в темноту – и ухнешь вдруг вниз, просыпаясь: в палатке кто-то был. Вытянув руку влево, Полина уперлась в Верочкину спину, твердую даже сквозь воздушную пену спальника. Но кого-то и не было.
Полина ощупала ладонью плоский безжизненный спальник справа и жесткую подушку с можжевеловыми опилками – для нее и теперь оставалось загадкой, как Ташка умудряется спать на этом булыжнике. Сама Ташка отсутствовала.
В груди у Полины нехорошо екнуло, и она села.
Темень стояла такая, что разницы между открытыми и закрытыми глазами не было, и, если бы не ровное дыхание Верочки, можно было подумать, что ты уже умер. В голове звенело от тишины, и Полина напрягла слух, чтобы хоть чем-то разбавить густое шершавое небытие, – и наконец услышала где-то в далекой дали тихий гитарный перезвон. Голосов слышно не было.
Полина вывернулась из спальника, зажгла фонарик, пристегнутый под потолком, и в него почти сразу застучал невесть откуда взявшийся серый болотный комар.
«Она не заходила в палатку, – рассуждала Полина, выстраивая мечущиеся спросонок мысли. – Значит, она приняла Пашкино предложение… Кошмар какой!»
Обладая живым воображением, Полина без труда представила себе картину: пьяная Ташка, такая беспомощная, такая маленькая… Ей только-только исполнилось четырнадцать – за неделю до экспедиции тетя Люба устроила на даче пикник, но вначале им вчетвером пришлось освобождать ветхий дом от всякого хлама, – какой офигенский получился костер!.. И вот эта малышка одна, в окружении пьяных верзил, которые курят, что было бы еще полбеды, ругаются матом (это уж и к бабке не ходи, Полина сама слышала), поют такую похабщину, что просто язык не поворачивается повторить (особенно те две строчки из припева – бр-р-р! – и ведь что поразительно: все хохочут до упаду!), а еще пускают в свою палатку таких девчонок, которых… которые… В общем, все знают, что это за девчонки!
Полина
– Вера, – позвала она и тронула спящую за плечо, – Вера, ты слышишь?
Верочка дернулась и резко села. Укутанная в широкий бесформенный спальник, она казалась раздавленной куколкой шелкопряда. Верочка морщилась от света и сонно ждала объяснений.
– Ташка пропала, – шепнула Полина и почувствовала, как во рту у нее стало сухо-пресухо. Верочка поглядела на пустой спальник, потом на Полину и проснулась совсем:
– Почему – пропала? – тоже шепотом спросила она.
– Потому что она не ночевала в нашей палатке, – выговорила Полина, и ее окатило холодной волной тревоги.
Верочка крепко умылась сухой ладонью и стала карабкаться из спальника.
– Надо идти искать.
Теперь Полина почему-то все время думала про тетю Любу, она вспоминала ее круглое, рано состарившееся лицо, как та лукаво улыбалась шуткам – а шутить тетя Люба любила; вспоминала о том, какими уставшими бывали ее глаза, когда она возвращалась с ночной смены, и как сумела тетя Люба скрыть тревогу, когда пришла к автобусу провожать Ташку в экспедицию.
– Присматривайте за ней, старушки, – сказала она им с Верочкой и подмигнула всем своим широким лицом. Но глаза остались грустными-прегрустными…
Молния вжикнула слишком громко, Полина поморщилась и на секунду замерла – не разбудила ли кого? Но лишь только голова оказалась снаружи, щеки свело от сырой прохлады и стало совершенно ясно, что разбудить лагерь сейчас могло разве что меткое попадание метеорита в палатку с едой – такое, чтобы взорвалась разом вся тушенка.
Небо над лагерем зудело от звезд, пальцы стыли от ледяной росы на кедах – было глубоко за полночь. То тут, то там раздавался здоровый храп хорошо поработавших людей. Храп, между прочим, доносился и из палатки Ольги Викторовны.
Но не успела Полина ухмыльнуться, как получила сзади тычок острым Верочкиным кулачком, образ несчастной Ташки вернулся, и неловкими от волнения руками Полина принялась ковырять мокрые узлы шнурков, мысленно обещая себе впредь заносить обувь на ночь под тент.
Погасив из предосторожности фонарь и взявшись за руки, девчонки двинулись было на звук гитары, но тот почти сразу смолк. Полина сглотнула и заторопилась во тьму, то поскальзываясь на кочках, то проваливаясь в невидимые ямки.
– Знаешь, где Пашина палатка? – спросила она на ходу у Верочки.
– Все знают, – фыркнула Верочка.
– Сможешь найти ее без фонарика?
– Смогу. Ты что, собираешься прямо вот так туда ввалиться?
Полина ничего не ответила, но потащила Верочку с такой силой, что сомневаться в ее намерениях не приходилось. В голове засела одна картинка: глупая маленькая Ташка и ее бессмысленно красивые волосы, которых он даже не заметит.
Но Верочка вдруг вырвалась и встала как вкопанная. Полине пришлось затормозить, теряя драгоценное время, и в который раз отругать себя, что она позволила Ташке уйти вчера вечером одной и что проснулась так непростительно поздно.