Койоты средней полосы
Шрифт:
– И что ты ответила? – спросила Верочка, деликатно выпуская дым в сторону.
И хотя внутри у Полины давно голосили черти, требуя немедленной расправы над этой неблагодарной Ташкой, и над бестолковой историчкой, и, естественно, над грубияном Пашкой, причиной всех бед, она лишь горько усмехнулась и развела руками.
– А что я могла ей сказать? Что Ташка вчера напилась? Что в обед она ушла дрыхнуть в палатку, а я одна кашеварила на пятьдесят человек? Нет уж, дудки! Не хватало еще, чтобы я стала предателем!
Верочка одобрительно кивнула.
– И правильно. Видно, ничего не поделаешь… Я только думаю, есть что-то, чего мы о
Полина нахмурилась: весь день ее одолевали те же мысли.
Больше говорить не хотелось. Оставалось только поддаться обаянию всеобщей лени и молча созерцать безмятежную мудрость мироздания.
Беспокойные пальцы Верочки нащупали колоски для венка. Полина вытянулась на спине, закинула за голову руки – и щедрое небо, перелившись через край леса, понесло над ней нескончаемый караван белых кораблей. Громады тянулись с такой величавой неторопливостью, будто бы это плыла сама вечность, и все беспокойные мысли, все чаяния и беды показались Полине вдруг такими крошечными, такими мимолетными, что перестали иметь значение. Небо захватило ее целиком – и повлекло далеко, через всю землю, к необозримым океанам и снегам. Океаны колыхались, такие прекрасные, а облака все плыли над ними, такие невозмутимые…
«Когда я умру, хочу стать облаком, – подумала Полина вдохновенно. – Какое это было бы счастье: вечно парить в недосягаемой выси и любоваться Землей!»
Тем временем крики из лагеря участились и усилились, к прежним добавились новые голоса – все они искали кого-то и никак не могли доискаться.
Сдернутая этими назойливыми криками с небес на землю, с предчувствием, нехорошим, как зубная боль, Полина поняла, что ищут именно ее, и с тревогой посмотрела на Верочку.
– Ищут тебя, – кивнула Верочка, прислушиваясь. – Наверное, Ольга Викторовна: созовет народное собрание и будет отчитывать за гречку.
И живо добавила:
– Я с тобой!
От этих слов Полина вдруг ощутила, как у нее в груди рождается и растет, раздвигая ребра, какая-то веселая злая сила, и сжала кулаки.
– Пойдем! Сейчас они у меня попляшут!
Оставленная в покое примятая трава медленно поднималась, скрывая втоптанный в землю окурок и тонкий венок из колосков.
По пути к лагерю Полина гадала, кого же на сей раз Ольга Викторовна заставила ее искать.
«Тоже мне спасатели! – с презрением думала она. – Это называется, они ищут: стоят посреди поляны и дерут глотки!» Ей стоило быть благодарной товарищам, которые столь неохотно приняли на себя карательные обязанности, но Полина уже распалилась настолько, что ненавидела всех без разбору. К тому же она опознала среди голосов зычный Пашкин баритон, который издевательски завывал на опереточный манер.
Они обогнули кусты и вышли на тропинку, которая тянулась от самого поля вверх, на холм. Отсюда уже был виден лагерь: слабый дым от кухонного костра и муравейник около костра большого, сидящие и снующие по поляне люди.
Теперь Полина могла видеть, что масштаб катастрофы не так уж велик: искали ее только четверо. Поднявшись еще немного, она смогла разглядеть дальнозоркими глазами, что двое из них – двойняшки Арина и Ирина из параллельного класса, которых, исправляя родительскую оплошность, одноклассники звали Аришка и Смерть. С одной стороны, потому что фамилия у них была Смертины, а с другой – потому что более несносных двойняшек трудно было и вообразить. Они поминутно друг на друга орали, как душевнобольные
Вот и теперь они жили в одной палатке, и Полина совсем не завидовала их соседке Марине, беззлобной зануде, как нарочно подобранной к этой парочке, будто между двумя гласными им только и не хватало согласной, способной приглушить их крикливое эхо.
Несмотря на общие гены, двойняшки выросли в двух совершенно разных людей. Они рано поняли, что нет нужды одинаково одеваться в угоду традициям, и, перешагнув через условности, явили миру контраст поистине художественной силы.
Аришка носила кроссовки на платформе, короткие юбочки и всякие девчачьи побрякушки, с самого рождения, кажется, растила волосы и тратила уйму времени, умасливая их всевозможными снадобьями.
Смерть выбирала свободные пацанские рубахи в клетку, балахоны и джинсы, всем украшениям предпочитала увесистую стальную цепь на кармане, волосы остригла почти ежиком, а оставшиеся выкрасила в радикальный черный. Верочка рассказывала, родители чуть с ума не сошли, когда забирали ее в таком виде из прошлой экспедиции (Верочка покрасила Смерть прямо на кухне во время дежурства заранее припрятанной маминой басмой).
Но если любое лихо – двойка ли, взбучка, или драка – грозило одной из сестер или любому из их друзей, девчонки, как трансформер, складывались в угрожающую махину. И когда их одинаковые хищные носы безжалостно оборачивались к недругу, тому оставалось только ретироваться.
В отличие от Верочки, с которой двойняшки были соседями, Полина близко с сестрами не общалась, хотя уважала в них независимость и потому числилась другом. Увидев их на холме, Полина поняла, что те взяли ее под свою защиту и никому другому трепать ей нервы теперь не позволят.
Кроме Пашки. Против Пашки даже эти хищницы были бессильны. Полина видела злой умысел в том, что Ольга Викторовна постоянно посвящала его в такие деликатные дела, как вот, например, поиск провинившегося. А ведь Пашка грубый – это раз, беспринципный – это два. Только полюбуйтесь, Ольга Викторовна, как старается ваш незаменимый помощник – как он запрокидывает голову и орет дурниной, изображая петуха!
Отдельно от других, как будто сам по себе, бродил и четвертый человек. Этот последний, похоже, был единственным, кто стремился достичь результата: он ходил по краю поляны вдоль неправильного полукруга палаток, складывал руки рупором и методично кричал то в одну, то в другую сторону так, чтобы его можно было услышать и из леса, и с поля, и от реки. Этого четвертого Полина, как ни силилась, узнать никак не могла.
– Это Рустик, – прочитав, как всегда, Полинины мысли, сказала Верочка, и что-то в том, как она это сказала, заставило Полину обернуться. А у Верочки рот растянулся в какой-то удивительной улыбке – то ли насмешливой, то ли от восторга.
Полина глазам своим не поверила: чтобы какой-то мальчишка так просто командовал улыбками на Верочкином лице? Да кто же он такой?! Она вглядывалась до рези в глазах, но не узнавала.
Наконец, их заметили с холма. Несколько фигур повернули в их сторону все еще нечеткие лица, но многих Полина уже угадала. Крики прекратились. Посреди поляны материализовалась Ольга Викторовна. Полная и коротенькая, с расставленными ногами и руками на поясе, будто готовая к зарядке, она выглядела обманчиво безобидно.