Козацкому роду нет переводу, или Мамай и Огонь-Молодица
Шрифт:
Михайлик колебался бы, может, и дольше, кабы не залаяли совсем близко собаки.
Прыгнув к стене, молоденький коваль вмиг очутился на подоконнике, а потом — и в комнате панны.
Он тяжело дышал.
Может, от неожиданного перелета из кузни в эту роскошную опочивальню.
Может, от невероятности всего, что случилось с ним в тот час.
А может…
Но тут за окном тихо проскрипел сонный бас запоздалого часового:
— Кто там?
— Это я, — спокойно отозвалась из окна
— Носят черти! — не очень почтительно буркнул себе под нос сердитый страж и отправился успокаивать собак.
А Ярина молвила парубку:
— Так ты меня обманываешь?
— Я?! — удивился Михайлик. — Тебя? Обманываю? Да ведь я никого и никогда…
— Собаки забрехали, парубче?
— Забрехали, серденько.
— На тебя забрехали?
— На меня.
— А ты говорил, будто на влюбленных… собаки не брешут! Говорил?
— Говорил.
— Вот и выходит, ты ничуточки… — и поскорей спросила: — Как тебя зовут?
— Кохайлик, — выпалил сбитый с толку сельский кузнец.
— Как-как?
— То бишь… Михайлик! — поправился хлопец.
— Так вот, Кохайлик: ты сейчас будешь мне весьма полезен. Слушай-ка!
Панна Ярина Подолянка коротко и деловито рассказала Михайлу о появлении в городе шляхтича Оврама Раздобудько, искателя приключений и кладов, коему кто-то поручил украсть в Мирославе племянницу архиерея, и что ей сейчас надобна будет верная рука Михайлика, и он, поняв это буквально, сразу же схватил ее руку.
Да панна отшатнулась:
— С ума сошел!
— Сошел, — радостно согласился Михайлик, не выпуская руки.
— Пусти!
— Не могу.
— Закричу.
— Вот-вот! — обрадовался Михайлик. — Закричи, серденько. Закричи!
— Зачем это тебе? — полюбопытствовала панночка.
— Взывай «спасите!», панна моя милая да пригожая.
— Ну-ну?
— Вопи, верещи! Ори, ради бога, зови на помощь… Ну, ну-ну, умоляю!
— А зачем вдруг тебе так захотелось услышать мои крик?
— Ого!.. Если б меня тут застал кто-нибудь? Что тогда было бы?
— А ничегошеньки!
— Мне довелось бы и впрямь спасать твою честь, Подоляночка? А? Довелось бы таки и впрямь жениться? Ну, что ж ты? Кричи! Зови! — И он внезапно поцеловал ее прямо в губы.
А она…
Она не вскрикнула.
Она не ударила его по лицу.
Панна лишь вырвалась из рук и хотела было сказать что-то язвительное простодушному нахалу, как это она хорошо умела, этакое сказать, от чего мигом скис бы и не такой парубок, как сельский кузнец Михайлик.
Она, острое словечко оттачивая, уже и вздохнула глубже, ибо от неожиданного поцелуя у нее захватило дыхание и левая бровь ее изогнулась колесом, а черные очи вспыхнули ангельским кадильным синим огнем и словно дымком подернулись
Только прислушалась.
Передохнула.
И прошептала:
— Идет уже тот шляхтич. Тсс! Слышишь?
Тишина звенела в городе.
Только порой перекликались часовые. Но уж не слышно было ни соловушек, ни собак, ни фырканья кобыл, ни грохота войны, ни песен клечальных, ни парубоцких вздохов, от коих в такие ночи даже ветер подымается над Мирославом.
Стоя у окна, Ярина и Михайлик опять нечаянно схватились за руки, прислушиваясь к осторожным шагам под окном.
Михайлик даже не взглянул на освещенный луной рембрандтовский образок на стене, в который, собственно, и влюбился несколько ночей тому назад, ибо оригинал привлекал коваля теперь, ясное дело, больше, чем портрет.
Парубок слышал ее дыхание, чувствовал прикосновение руки, видел блеск очей и опомнился тогда лишь, когда совсем близко зашуршали чьи-то шаги по гравию, под самым архиерейским домом.
— На него, вишь, и собаки не лают, — улыбнулась чертова панночка. — Так вот…
— Кто ж это такой влюбленный? — озадаченно спросил Михайлик.
— Искатель сокровищ…
— Таких, как ты?
— Куда дороже! — прошептала Ярина и сжала руку коваля.
Украдкой выглянув из окна, они увидели две тени, что крадучись продвигались вдоль стены дома владыки.
— Кто второй? — спросил Михайлик.
— Марьяна.
— Цыганочка?
— Ты ее уже знаешь?
Приглядевшись, Михайлик и в самом деле распознал тоненький стан очаровательной гадалочки.
Она подвела пана Оврама под окно и тихо молвила:
— Тут.
И подтолкнула Раздобудько к стене:
— Лезьте, паночку.
— Куда?
— В окно, паночку.
— А лестница?
— Нету, паночку.
— Как же я влезу? — И пан Раздобудько, холеный красавчик, остановился у каменной стены в недоумении: столь близка была цель его прибытия в Мирослав, письмо полковника Кондратенко, но взобраться на второй ярус дома панок не мог.
Из того десятка желтожупанников, что полегли сегодня в развалинах монастыря от руки Филиппа и Михайлика, осталось в живых только трое раненых, но пан Раздобудько о катастрофе еще не ведал и себе на подмогу ждал их всех сюда — с минуты на минуту, и ему хотелось, чтоб они подоспели чуть позже, когда бумаги полковника Кондратенко очутятся в его кармане, ибо в конце-то концов кладоискателя привлекали допрежь всего сокровища, а не какая-то сухощавая панночка, которая безотлагательно понадобилась и в Риме, и в Варшаве, и в доме гетмана Гордия Гордого.