Козара
Шрифт:
Снова он наткнулся на пленного. Это был крестьянин, малорослый и чумазый, с обтянутыми скулами и ввалившимися глазами, весь в лохмотьях.
— Господин майор, он утверждает, будто знает фюрера.
— Ja, jawohl [24] , — сказал человек в лохмотьях.
— Sprechen Sie deutsch? [25]
— Ja, ich spreche deutsch [26] , — подтвердил пленный и сказал, что выучил немецкий язык в австро-венгерской армии, перед первой мировой войной. С Адольфом Гитлером познакомился
24
Да, точно так (нем.).
25
Вы говорите по-немецки? (нем.).
26
Да, я говорю по-немецки (нем.).
— Когда это было?
— В девятьсот тринадцатом.
— Значит, вы хорошо знаете Гитлера?
— Прекрасно знаю. Он часто нам рассказывал о своей тяжелой жизни, о мучениях… в детстве…
— Каков он был как солдат?
— Да солдат как солдат, сударь.
— Наверно, вы знаете об этом побольше?
— По правде сказать, сударь, поведения он был не наилучшего… Вы уж не обижайтесь.
— Говорите, говорите.
— Он был дерзкий, сударь, не хотел слушаться офицеров. Однажды пустил офицера матом. Его часто наказывали и сажали на гауптвахту за ссоры. Из школы его выпустили капралом перед самой войной. Больше я его не видел.
— Вы это не выдумали?
— Нет, сударь, — пленный начал шарить у себя за пазухой. — У меня и письмо есть. Вот! Письмо Гитлера, сударь.
Дитер узнал почерк. Это действительно было письмо Гитлера, написанное в давние времена из Вены в Боснию: капрал Гитлер пишет капралу Луичу. Пишет, как повздорил с унтер-офицером, дал ему пощечину и отправился на гауптвахту.
— Идемте со мной, — сказал Дитер. — Сегодня вы будете моим гостем.
— Не стоит тратиться, сударь. Благодарю вас.
— Этот человек — друг фюрера, пожалуйста, имейте это в виду, — говорил Дитер, обрадованный, что нашелся повод спасти еще одного человека.
— Друг фюрера? — таращились солдаты.
— А почему вы бежали от нас? — спросил Дитер.
— Нельзя было иначе, сударь. Если бы я остался в селе и дождался вас, меня бы убили партизаны. Об этом письме они не подозревают. Если бы они знали, что я храню письмо от Гитлера… Но я его сберег и, если бог даст, съезжу в Германию, к старому приятелю.
— Это будет трудновато, — сказал Дитер. — Фюрер занят государственными делами. Под его руководством Германия ведет войну… самую страшную войну в истории.
— Знаю, сударь, — ответил Луич. — Но я подожду. Не обязательно, чтобы это было сегодня. Я подожду. Не обязательно, чтобы это было в этом году. Я его могу поискать и после войны, когда вы победите.
Черта лысого мы победим, хотел сказать Дитер. Он собрался было сравнить Гитлера с Александром Македонским, Карлом Великим, Чингисханом или Наполеоном, но опять промолчал. Хотел сказать, что Гитлер послан немцам самим небом, чтобы осчастливить их и преобразить Европу, для чего и понадобилась война. Дитер столько раз говорил это раньше, но теперь, после того как он прошел почти по всем европейским фронтам и видел сотни и тысячи мертвых на полях битвы…
— Что это, сударь? — спросил Луич.
— Мертвецы, —
— Кто их убил?
— Наши, — сказал солдат. — Какой-то болван бросил гранату в нашу колонну, и тогда подполковник Хеншель приказал… Они убили одного нашего, и тогда подполковник Хеншель приказал…
— Сколько их расстреляли?
— Сотню. Ровно сотню.
— Теперь вам ясно, — сказал Дитер, разглядывая мертвецов — крестьян и крестьянок, тела которых сплошь покрыли полянку близ реки. Они полегли, как снопы, опрокинутые ветром. Дитер видел их ноги: дырявые опанки, башмаки с протертыми подметками, грязные желтые ступни. Он видел их груди, прикрытые рубахами, куртками, кожухами. Видел лица, обращенные к небу, с зияющими ртами; волосы, рассыпавшиеся по траве, а рядом или чуть поодаль шляпа, свалившаяся с головы. Дитер не хотел спрашивать, как были расстреляны эти люди. Он это знал. Но, желая выглядеть в глазах Луича человеком, способным по крайней мере на сочувствие, если не на сострадание, он вздохнул и беспомощно развел руками. Он хотел сказать, что немецкие солдаты с тяжелым сердцем решаются стрелять в людей, что они делают это, только когда их вынуждают, бросая гранаты из засады.
— Виноват этот болван, — сказал Луич, словно угадав мысль Дитера. — Не брось этот болван гранату…
— Мы хотим вас спасти, а не убивать, — подхватил Дитер. — Партизанами руководят люди, которые приехали из России, чтобы натравить…
— Знаю, сударь, — сказал Луич, украдкой поглядывая на груду мертвецов подле Млечаницы. — Но неужели они останутся незакопанными, чтоб дожди их, несчастных, мочили и звери растаскивали?
— Что бы вы хотели на ужин? — спросил Дитер.
— Дорогой сударь, — сказал Луич, сделав вид, что не слышал вопроса, — я вижу, вы добрый человек, и хотел бы вас попросить кое о чем.
— Пожалуйста, — сказал Дитер.
— Этих людей надо похоронить. Я надеюсь, вы не оставите их незарытыми. Дорогой сударь…
— Я приказал, чтобы их закопали, — сказал Дитер. — Я это делаю как христианин, а также и как старший в части, которая будет здесь ночевать и должна остерегаться болезней и заразы.
— Да наградит тебя бог, сударь, — сказал Луич. — Вижу, что ты добрый и благородный человек.
— Вам жаль убитых?
— Люди они, сударь, — сказал Луич, чеша в затылке. — Грех оставить их незакопанными.
— Мы их похороним. Они будут похоронены в общей могиле.
— Награди тебя бог, сударь.
— Вы мне не сказали, чего бы вы хотели на ужин.
— Ничего, сударь. Ничего.
— У нас есть паштет, мясо и фрукты. И ракия есть. Любите ракию? Хотите выпить со мной по стаканчику?
— Спасибо, сударь. Я не пью. Клятву дал. Был я, сударь, пьяница и шалопай. Ничего не делал, только хлестал водку, заводил ссоры и дрался. Налакался я так однажды на юрьев день у нас в селе и начал с пьяных глаз приставать к людям, ругаться и кидаться на них. На родного брата с ножом полез, так что, если бы не развели нас, не сносить бы головы или мне, или ему. Тогда я и поклялся, что, пока жив, пить не стану.
— Один стаканчик можно.
— Ни капли, сударь, я уж себя знаю. Я, сударь, во хмелю буйный и как чумной.
— А ваша семья здесь, в лесу?
— Нет у меня семьи, — сказал Луич. — Жена умерла, а детей не было.
— Может быть, брат есть?
— Брат был, но и он умер.
— Не в партизанах погиб?
— Нет, сударь. Он умер до войны. Ночью замерз… Напился, бедняга, и заснул в снегу, у дороги, да так и не проснулся. Когда мы его отыскали, его уж совсем занесло, закоченел, как ледышка… Царство ему небесное.