Козара
Шрифт:
Мухлюют, — подумал он, уверенный, что среди пленных должны быть и партизаны, переодетые в крестьянскую одежду. Наверно, есть и раненные в предшествующих боях, которые прячут свои раны, надеясь как-нибудь выпутаться. Он приказал солдатам раздеть всех, осмотреть хорошенько и каждого раненого и такого, на котором будет найдено что-нибудь военное, поставить в особую группу.
Пленных становилось все больше. Это были крестьяне, понурые, с опущенными головами, обессиленные вконец. Некоторые шли с телегами, в которые были
Хотя перед ним были дети, ему казалось, что это коварные, притаившиеся звереныши, готовые вскочить, кинуться на него и растерзать. Он представлял себе, как бы это выглядело: его бы измолотили, разорвали на куски, оторвали голову, выкололи глаза…
— Боеспособных мужчин ставьте отдельно, — приказывал он, быстро идя вдоль колонны. — Всех боеспособных мужчин отводите в сторону и ставьте охрану.
Солдаты исполняли приказ.
Вслед им неслись причитания.
Женщины заклинали, чтобы им оставили мужей. Матери требовали, чтобы им вернули сыновей. Ребятишки плакали, глядя на уходящих отцов и братьев.
Но солдаты не слушали. Молча они исполняли приказ, без передышки работая прикладом. Всех мужчин отделили, невзирая на крики и плач.
Солдаты трудились не за страх, а за совесть, и Рудольф был доволен. В это время совсем близко прогремели выстрелы.
— Что это? Кто стреляет?
— Подполковник, докладываю: мы расстреляли группу пленных отступников, у которых нашли оружие.
— Почему меня не известили?
— Подполковник, усташски докладываю, у нас не было времени, потому что пленные стали разбегаться, и мы…
— Сколько их было, Асим?
— Пятеро, — сказал Асим. — Мы их нашли в кустах; спят, а ноги торчат из-под листьев. Разоружили и повели, а когда они побежали…
— Вы их связали?
— Нет.
— В дальнейшем, Асим, всех пленных, взятых с оружием, немедленно связывать, чтобы не бежали.
— Не сбегут, клянусь верой, — заверил Асим. — Вон эти пятеро.
Рудольфу не хотелось смотреть. Он глянул и быстро отвернулся, но в памяти запечатлелось: пятеро убитых, в военной форме, лицом в опавшие листья.
— Здравствуй, Рудольф! — окликнули его.
— Здравствуй, Муяга, — отозвался Рудольф.
— Не встречал его преподобия?
— Нет, — ответил Рудольф. — А где его преподобие?
— Пошел вперед, — сказал Муяга. — Он и Мате соревнуются. Мате, хоть и хромой, не отстает.
— Что они, с ума сошли? — спросил Рудольф. — Они же на засаду могут налететь.
— Нет тут никого, кроме мертвецов, — сказал Муяга. — Даже крестьяне, выходящие из лесу, похожи на мертвецов.
— Партизаны разбиты, но Козара не очищена, — возразил Рудольф, прислушиваясь к взрывам снарядов, раздававшимся в лесу далеко впереди, куда двигалось войско.
— Сюда, сюда! — кричал кто-то
Они двинулись узкой лесной дорогой, над которой нависли зеленые ветви буков, елей и сосен, даря земле вечную прохладу. Между тесно стоящими темными стволами, тонущими в сумраке, то там, то сям прорезались солнечные лучи, похожие на кинжалы.
— Сюда, сюда… Идите поглядеть на диковину…
— Идите поглядеть, чего еще не видели…
Солдаты сбегались, перекликаясь на ходу. За ними бежал Муяга, высокий и длинноногий, с огромным револьвером в руке.
Побежал и Рудольф, но с опаской, так как после пленения повсюду подозревал новые опасности, грозящие его жизни. Он двигался по тропинке, озираясь во все стороны, готовый в случае чего отпрыгнуть или упасть на землю.
Сначала он увидел группу солдат в зеленой форме. Они кричали, ругались и смеялись. Некоторые стояли нагнувшись и, казалось, не то разглядывали, не то перебирали что-то.
— Огня, огня! — кричал кто-то.
— Сожжем их!
— Огня, огня! — снова раздался крик. — Облить их бензином и зажечь! Дайте бензину…
— Что это вы делаете, ваше преподобие?
— Предаю огню нечестивого, — ответил тот.
Рудольф только теперь увидел телегу, в которую была запряжена лошадь. Телега стояла на дороге посреди леса, окруженная солдатами. В ней лежал человек — черный и неподвижный, с окровавленным лицом. Он не шевелился и не говорил. На лбу зияла большая рана. Это была яма, а не рана, черная от пороха.
— Кто это, кого вы жжете?
— Вот наткнулись на раненых, — сказал его преподобие. — Каждому сначала стреляем в голову, а потом сжигаем.
В овраге под деревьями стояло множество телег. Крестьян не было. Не было ни женщин, ни детей. Окруженные солдатами, телеги стояли без возниц: одни опрокинутые, другие скособоченные, третьи поломанные.
Большая часть раненых лежала на телегах. Лежали беспомощные, в тряпье и повязках. Некоторые сами себе стреляли в голову. Другие стонали и звали товарищей. Третьи призывали мать, детей, братьев. Некоторые, похоже, пытались выкарабкаться из телег, но повисли головой и руками вниз. Другие лежали на носилках; рядом с ними на земле лежали девушки, принесшие их сюда. Казалось, их вместе, в одно мгновение, накрыл снаряд или мина.
Солдаты находили раненых и в кустах, среди поломанных телег, разбитых арб, слетевших колес, рассыпавшихся ящиков. Им стреляли в голову, обливали бензином и поджигали.
Одного нашли в кустах, куда он забился, но так как он был длинноног, то снаружи оставались ботинки и обмотки. В голову ему выстрелить не могли, ее закрывали ветки. Его башмаки и обмотки облили бензином, кто-то поднес спичку. Когда вспыхнуло пламя, раненый вскрикнул и поджал ноги. Какими-то крючьями выволокли его из куста и распространили огонь по всему телу.