Козлы отпущения
Шрифт:
Он лежал на полу, извиваясь как змея, и пытался вцепиться ногтями в мои волосы, но напрасно. Даже плюнуть мне в глаза он не сумел и несколько раз промазал.
— Я не больший мошенник, чем ты, — визжал мой друг, задыхаясь от моей железной хватки, — ты, вор ковриков в парадных, грабитель общественных туалетов, спекулянт туалетной бумагой!
— А ты — шулер паршивый! Сорока-воровка, верни мне мои сигареты!
Председатель Вацек следил за нашей потасовкой без всякого удивления. Не сказав ни слова, он погрузился в глубокое кресло и медленно закурил. Наша стычка длилась уже несколько минут, когда Вацек произнес:
— Господа,
Мы прекратили деловую беседу. Пепи встал, тяжело дыша и приводя в порядок остатки своей одежды. В его взгляде горела убийственная злость, когда он обратился к председателю.
— Я действительно рад, мой друг Вацек, — сказал он, задыхаясь, — я рад до глубины души, что мой шаловливый друг раскрыл перед вами свой горячий норов. Он так любит гимнастические упражнения.
— Но господа, — Вацек поспешил надеть шляпу, — это ведь ваше личное дело. Оба вы джентльмены, без всякого сомнения. Я предлагаю вам сесть, и мы в тишине, как и подобает настоящим промышленникам, спокойно обсудим наши дальнейшие дела.
Мы с Пепи переглянулись, пожали плечами и уселись возле Вацека.
— Пополам, — процедил я сквозь зубы Пепи.
— Ладно, — просипел Пепи мне в ухо, — но ни слова Шимковичу.
Мы начали длительные переговоры с Вацеком. В сердечной атмосфере мы обсудили вопросы сплочения сил борцов за дело волосатых, а также проблему бюджета, необходимого нам для дальнейшего успешного выполнения этой общенациональной задачи.
— Чаша терпения переполнена! — заявил Пепи, и мы пришли к полному согласию.
* * *
Итак, мы находились в шаге от разрыва отношений между лидерами движения. Решающим фактором примирения был мой добрый, покладистый характер, напоминающий характер судьи, знающего, что цель наказания не месть, а исправление преступника. Пепи как раз и напоминал кающегося преступника, особенно после того, как он добровольно согласился разделить между нами дотации объединения промышленников и с печальным выражением лица вернул мне пачку сигарет. После этого я уже не видел никаких препятствий к продолжению нашего делового сотрудничества, и через несколько дней мы уже не упоминали об этом прискорбном случае. Лишь когда Пепи время от времени делил со мной действительно большие суммы, на его кислом лице появлялась тень некоторого отчуждения.
Все-таки постепенно мы пришли к такому уровню финансового благосостояния, что я начал все чаще размышлять о материальной стороне своего бытия. На определенном этапе я даже стал подумывать, не стоит ли мне покинуть квартиру, которую я снимал у вдовы Шик, и купить небольшую виллу. Однако я тут же сообразил, что подобная сделка с недвижимостью может пробудить у Пепи подозрения. Этот мелочный человек доберется в конце концов до истории с париками и средствами для ращения волос, а это отнюдь не входит в мои планы.
Так размышлял я в своей комнате и на всякий случай открыл счет в одном серьезном банке, лысина директора которого гарантировала хорошее обслуживание.
Попутно я, рука об руку с адвокатом Шимковичем, занимался, не теряя времени, распространением средств для ращения волос. Как только мой партнер получил разрешение на открытие производства, мы сняли симпатичный подвал в пригороде и сделали из него лабораторию. В качестве директора мы наняли двоюродного брата доктора
Цена маленькой бутылочки — 33,70 форинта, большой, экономичной — 45,40. Берегите себя и своих близких от угрозы появления лысины!»
Мы дали большое рекламное объявление об «Антитере» в первом номере нашей газеты «Подавляющее большинство». Тровиц — директор завода париков — просил поставить на полосу и его объявление, но мы убедили его этого не делать. Я справедливо опасался привлечь внимание Пепи к этой отрасли, не без оснований предполагая, что этот сопляк с его вечной погоней за наживой немедленно свяжется с производителями париков, что, с моей точки зрения, было бы совершенно излишне.
* * *
Перед выходом первого номера «Подавляющего большинства» в партийном штабе произошла весьма существенная встреча.
Я сидел и читал отчет местного отделения Фронта гарпунеров, когда ко мне в кабинет вошел низкорослый седой человек.
— Извините, господин, если я вам помешал, — тихо сказал гость, — но, возможно, вы меня знаете. Я профессор Сил.
Я почувствовал, как краска смущения разливается по моему лицу. Что ж, я отреагировал как мог, к тому же я не знал, насколько этот неожиданный визит имеет отношение ко мне. Надо ли мне протягивать руку профессору, или, может, я должен прогнать его с позором? Я промямлил что-то и в панике вызвал Пепи. В конце концов, он ответственный за пропаганду, и его долг вести переговоры с противниками.
Пепи вошел, увидев профессора, развернулся и попытался удрать, но тут же одумался и быстро овладел ситуацией. С холодной учтивостью он предложил уважаемому профессору сесть. Тот сел и сразу же обратился к нам:
— Я признаю, уважаемые господа, что мои публикации не смогли изменить вашего мнения и вернуть вас на честный и прямой путь. Нельзя сказать, что я большой патриот, но я опасаюсь за свою страну в достаточной степени для того, чтобы прийти сюда, в логовище льва, и поговорить с вами.
— Покороче, — заметил Пепи, — мы очень заняты в нашем движении, времени совсем нет.
Ученый глубоко вздохнул:
— Ну хорошо. Я постараюсь покороче. Вы считаете себя порядочными людьми?
Профессор взглянул на меня. Я прикрыл глаза, чтобы его не смущать.
— Порядочные люди? Это весьма широкое понятие, господин профессор, — заявил Пепи, — у каждого своя мера порядочности. На мой взгляд, порядочный человек — это тот, кто после окончания разговора по телефону-автомату не проверяет, не упала ли случайно обратно монетка, которую он использовал. Я никогда этого не делаю.