Козявкин сын
Шрифт:
Утро и день болтались по улице около волисполкома, в заготконторском дворе, где с самого раннего утра стояли возы с разверсткой. Сдавали мясо, масло, капусту, мед, картошку, кожу, хлеб...
«Чего, чего тут нет, — думал Пашка, — кому это все запасают?»
Громадные бывшие Козихинские амбары были наполнены снизу доверху.
Пашке удалось пробраться в овощный склад, где он набрал в карманы моркови, да под полой пронес две больших брюквы; Митьке посчастливилось захватить кусок свинины.
Где
Попадается Сенька Козихин.
— Сенька, на мельницу! Ты в сушилке не бывал? Хорошо там, тепло. Айда!
— Прогонят, — ответил Сенька.
— Ты скажешь, что батька послал посидеть.
— Идем.
Прибежали... А Иван, рабочий, навстречу в дверь:
— Вы зачем?
— Папаша послал посидеть, — смело сказал Сенька.
— A-а, папаша, ну, тогда другой табак, оставайтесь.
В печке прогорели дрова. Митька разломил свинину на части, поджарил на угольках.
— Ha-те, ешьте, — угощал он ребят. Потом испекли брюкву.
— Где вы взяли? — спросил Сенька.
— Мужики за работу дали, — не задумываясь, ответил Митька.
— Ну, айда, на третью полку, там не жарко.
Забрались по лестнице, растянулись на теплом цинковом полу.
— Сенька, ты боишься чертей? — спросил Митька.
— Боюсь... а ты? Ты ведь тоже боишься?
— Чего мне их бояться, — я не буржуй, а вот буржуи, у которых напрятано всего много — боятся. Батька твой здорово боится.
— Он не буржуй!..
Сенька чувствует, что Митька его поймал на слове, и не знает как выкрутиться.
А Митька продолжал:
— Буржуи те, у кого лавка была, мельница, да кто за прилавочком стоял, да подсолнухи щелкал.
— У нас нет ни лавки, ни мельницы, все отобрали.
— А где Ванька у вас?
— В городе, комиссаром... с леворвертом ходит, да еще другой в кармане про запас держит. Никого не боится.
— Чертей-то тоже, поди, трусит, — вставил Пашка.
— Ах, ты... трусит?! думаешь, как ты?
— А много у вас напрятано? — продолжал свой допрос Митька.
— Чего?
— Ну, муки, там сахару, конфет, товару разного...
— Ничего не напрятано... Мы и чай без сахару пьем...
— Ври, ври, — не удержался Пашка.
— Да что мне врать-то, что я не знаю, что ли, все отобрали, твой же отец кладовку разбивал...
— Разбивал? А ты видал? — озлился Пашка.
— А где у вас запрятано все? Закопано, верно, в подвале?
— Где, где... чего пристали?.. уйду, когда так. Сейчас дядя Иван придет — прогонит.
— Нет, не уйдешь, пока не скажешь.
— Как не уйду, вот сейчас возьму, да и уйду.
Сенька встал и хотел бежать.
Митька ударил его по поджилкам.
— Садись!
Сенька так и грохнулся
— Я папаше скажу.
— Говори хоть мамаше. Пашка, пойдем, пусть он с чортом поговорит, чорт вот в этой дыре живет, по ночам вылезает, — указал Митька на закопченую отдушину в стене.
Выскочили за дверь и захлопнули ее перед носом Сеньки. Сенька заорал во всю мочь и забарабанил в дверь.
— Отворите! Караул! О, о, о! Митька, отопри — скажу!
Митька открыл дверь.
— Ну, говори же.
— Пусти сначала, потом скажу.
— Нет, сначала скажи, — и Митька силой толкнул Сеньку назад и захлопнул дверь.
Сенька упал навзничь и закричал пуще:
— Митька-а! скажу, ей богу, скажу!
Митька открыл.
— Ну?
Внизу скрипнула дверь.
— Дядя Иван! — громко крикнул Сенька и с разбега бросился на Митьку.
Получив сильный удар в грудь, Митька упал, а Сенька, выскочив за дверь, зацепился за Пашкину ногу и кубарем полетел с лестницы.
— О, о, о! — застонал внизу Сенька.
— Кто тебя, кто? — кричал в темноте Иван.
— Ах, вольница проклятая! Эй, вы! слезайте, что ль! Вот я вас палкой, черти!
Иван зажег светец и с палкой полез наверх.
У третьей площадки Митька хлопнул мешком по руке Ивана, светец вылетел и погас.
— А, так, озоровать тут собрались, — уж не на шутку рассердился Иван.
Быстро слез, захватив с собой стонущего Сеньку, — ушел из сушилки.
Митька сбежал вниз — дверь приперта, пробовал в отдушину — голова пролезает, а плечи нет.
— Изобьют теперь нас, Пашка.
Как мыши в мышеловке, бегали ребята от одной отдушины к другой.
— Давай в окно!
Хвать Митька за раму — крепко прибита к косякам.
— А, чорт! — выругался Митька, обмотал мешком руку и с сердцем ударил в крестовину рамы.
Зазвенели стекла, вылетела крестовина на улицу. Митька выскочил в окно и пропал в темноте. Пашка был много меньше Митьки, насилу достал до окна, подтянулся на руках — глянул в темноту, — сердце так и замерло, а уж внизу слышны мужичьи голоса.
— С мельницы бегут, — подумал Пашка и забился в угол под пустые мешки.
II. В КАТАЛАЖКЕ
Утром по деревне передавалось из дома в дом: Козихинского Сеньку убили и ограбили мельницу, заготконторский хлеб украли.
— Украли... Знаем мы этих воров, — подмигивали мужики. — Зачем только парнишку-то своего пихал.
Проснулся Пашка от какого-то шума, мужичьих голосов. Открыл глаза и удивился: рядом с ним лежит чернобородый цыган, а подальше молодой цыган. Вчера ночью, когда его втолкнули в каталажку, он никого не заметил: было темно.