Крамола. Книга 2

Алексеев Сергей Трофимович

Старческое шарканье ног — в такой гуще нельзя было сделать полного шага, — взлетало над вокзалом и площадью и будто скапливалось там под невидимым куполом.

Нет, и все-таки эти люди куда-то ехали и откуда-то приезжали, ибо человеческое движение как бы перевоплощалось в движение тяжелых эшелонов. С той лишь разницей, что вместо ритмичного шарканья в поднебесье улетал стук колес. Стоя в этом странном месте, Андрей Николаевич ощутил знобящий страх и растерянность, как бывает при виде чего-то бессмысленного и необъяснимого. Казалось, будто люди сорвались с обжитых земель

и поехали искать лучшей доли в чужих краях. И всем чудится, будто их доля где-то там, за далью, за расстоянием, и, ударив шапкой, пошел человек покорять пространство.

Да неужто стало в России столько обездоленного народа?

— Это будущее? — спросил Андрей Николаевич.

— Что вы, батенька! — рассердился Шиловский. — Это настоящее. Это День их Победы.

Прорвавшись через площадь и муравейник вокзала, они оказались на железнодорожных путях, между закопченных вагонов с горячими колесами, между пыльных, в оранжевых безрукавках людей, которые бегали со шлангами, с черными железными коробами и ящиками. Длинные составы лежали на рельсах бездыханными, но когда насасывались людьми, водой, углем и пищей, враз оживали, словно пиявки, и уползали куда-то по сверкающим рельсам.

Шиловский теперь не пропадал ни на секунду. Он вел Андрея Николаевича то по шпалам, то нырял под стоящие поезда — трость со стальным наконечником ковыряла черную пережженную землю. Несколько минут они шли поперек огромного и пустынного поля, расчерченного ржавыми рельсами в косую линейку. Наверное, это были запасные пути. На краю поля Шиловский остановился и, опершись на трость, устало проговорил:

— Пришли…

Впереди был тупик: полосатый шлагбаумный брус на бетонных стойках отрубал поржавевший путь. И на этом пути стояло около десятка старых вагонов-теплушек во главе с черным паровозом. Котел, вероятно, был потушен, однако из трубы курился слабый синеватый дымок.

Андрей Николаевич узнал этот состав. На дверях вагонов белели меловые опознавательные знаки — тиф, тиф, тиф…

— Но ведь это «эшелон смерти»! — проговорил он.

— Ну, батенька! — Шиловский позвенел тростью о рельсы и, не договорив, направился к одному из вагонов.

«Верно, верно, — тут же согласился Андрей Николаевич. — Откуда же еще можно увидеть будущее?»

Шиловский откатил тростью дверь — пахнуло мочой и гнилой соломой. На миг почудился стон и бессвязный бред… Андрей Николаевич забрался в вагон, и Шиловский тут же плотно затворил его.

В темном чреве, в непроглядном, но знакомом пространстве Андрей Николаевич сделал несколько шагов и остановился у стены. За нею уже больше не существовало ни прошлого, ни настоящего. Огромный, непознанный мир, сжавшись в тонкий луч, проникал внутрь вагона сквозь маленькое отверстие.

Андрей Николаевич сделал еще шаг и, опустившись на колени, прильнул к пулевой пробоине…

И в тот же миг ему захотелось стать вечным.

… На совещание он опоздал. Секретарь горкома Кирюк терпеть не мог неточности, поэтому при появлении начальника милиции в голосе послышалась тяжелая медь. Опять речь шла о добыче нефти, ее, как всегда, недоставало, хотя вокруг города качалки

на скважинах росли как грибы. Кирюк говорил, а Чингиз, сидя в некотором отдалении от всех, заметно нервничал и по-восточному горячо, резко обрывал секретаря.

— Сам иди бери нефть! Ведром черпай, графином, бутылкой, раз качалка не дает! Кому больше надо — того зови помогать.

Уже минуло три года, как на Есаульском куполе прекратился самоизлив. Мощный подземный взрыв, рассчитанный на пробуждение нефтеносных горизонтов, ничего толкового не дал. Нефть вначале действительно хлынула фонтанами даже из старых скважин, и на промыслах было горячечное веселье, однако скоро потоки иссякли, и даже качалки стали работать с натугой. Академик решил теперь закачивать воду в пласты, чтобы поднять давление, но нефтяной родник худел с каждым месяцем. Мощные насосы гнали воду из Повоя в земную толщу день и ночь, однако все — и вода и нефть, проваливалось куда-то в бездну.

Говорили уже в открытую: Чингиза, этого нефтяного «короля», снимут и отправят на пенсию, если он не сделает прироста добычи.

И «король» нервничал.

— Дай ядерный заряд — подниму нефть! — резал он на упреки Кирюка. — Один бомба на один мегатонна!

— Это вы, Чингиз Азизович, сами доставайте, — отвечал секретарь. — Неужели вы не можете достать паршивого ядерного заряда?

— Могу достать! Сто мегатонн дают! Двести дают!

— Так в чем дело, Чингиз Азизович?

— Убери город! Уберешь город — дадут!

— Получим добро из Москвы — уберем, — заверил секретарь. — Но пока переселим людей, пока отстроим новый… Долго это, очень долго. Нефть нужна сегодня, сейчас.

— Сегодня, сейчас дай ядерный заряд! — потребовал Чингиз.

Николай обернулся к Чингизу и неожиданно через стекло увидел Светлану с Андрюшкой. Забывшись, потянулся к окну, едва сдерживая восторг, замахал руками, глядел и наглядеться не мог!

— Товарищ Березин? — жестковато окликнул Кирюк. — В чем дело? Вы где находитесь?

Сквозь его медный голос вдруг прорезался тоненький серебряный звон. Кажется, зазвонил телефон у секретаря на столе. Аппарат был точно такой же, как у Николая на квартире, — Чингиз, похоже, чувствовал скорый конец своей беспредельной власти и одаривал теперь тех, кого раньше держал в кулаке. Мгновением позже Николай понял, что это не телефонный звонок: трубка с аппарата была снята, чтобы не беспокоили во время совещания. Да и звон исходил откуда-то с потолка…

— Березин? — возмутился секретарь. — Хватит ворон считать!

Николай вздрогнул. Жены с сыном за окном уже не было, вероятно, свернули за угол горкома.

— Слушаю вас, — опомнившись, отозвался Николай. — Простите…

Кирюк нервничал больше Чингиза: моральное состояние впрямую зависело от объема власти. Он стиснул губы и хлопнул по столу папкой, где лежали бумаги на подпись. Это означало верх возмущения. Присутствующие не дышали, рассматривая свои руки на столешнице.

— Закончим! — помедлив, подытожил секретарь, и совещание разом встало, задвигая тяжелые стулья под стол. Николай тоже вскочил, но в спину ударила медь: