Красавица и Холостяк

Саймон Нэйма

— Ты ошибаешься, — заявила она, боль пульсировала в ее груди, как сигнальный огонь маяка. — Ты часто требуешь, чтобы я не притворялась. Ладно, не буду. Так что давай не будем притворяться, что тебе желанно во мне что-то, помимо моего, — ее губы изогнулись в горькой улыбке, — тела. Давай не будем притворяться, что я подхожу под шаблон привлекающей тебя женщины, давай не будем притворяться, что ты не такой же, как другие мужчины, разве что используешь менее приятные слова. Им были нужны деньги или отцовские связи, а тебе — месть. Никакой разницы. Все то же равнодушие. Все тот же бизнес.

Ярость рассекла черты

его лица, превратив в остро заточенный камень, шрам разделил пополам бровь, став бледной отметиной на упругой коже. Прежде чем он ответил, распахнулась дверь лимузина, и появился водитель. С контролируемой грацией, не скрывавшей его гнев, Лукас вышел из автомобиля. В тот момент она ненавидела себя за то, что впитывает вид его мощных плеч и гибких мускулов под черной тканью его брюк.

Когда он обернулся и протянул ей руку, на нем уже появилась маска вежливости и сдержанности. Ни намека на злость, охватившую его черты моментами ранее. Вложив свою ладонь в его, она позволила вытянуть себя из относительной безопасности лимузина.

Испустив глубокий, тихий выдох, она изогнула губы в безупречную, любезную улыбку.

Да начнется же шарада.

***

Быть может, звездой и главным оратором вечера и был филантроп, игрок футбольного клуба «Нью Инглиш Патриотс», но всеобщее внимание было приковано к Лукасу и Сидней. С момента, как они зашли в зал, где проходил прием, их пара сразу же стала объектом шепотков, шутливых и лукавых намеков, а также тайных и нетайных любопытных взглядов. Хотя она бывала на благотворительных мероприятиях и роскошных балах, быть центром такого концентрированного внимания было чуждо Сидней. Звездой ее семьи был отец, следующей шла мать. Она же была лишь шестеренкой, маленькой деталью, которая входила в комплектацию колеса, но оставалась никем не замеченной. Эти... Эти непрерывные обсуждения и внимание ползли по ее коже подобно армии муравьев, желающих отобедать. А она была главным блюдом.

— Прекрати ерзать.

В самую последнюю секунду она остановила себя от того, чтобы бросить на Лукаса сердитый взгляд, вспомнив о жадном внимании, прикованном к ним, и ловящем каждый жест, слово и взгляд, чтобы посплетничать о них позже.

— Я не ерзаю.

Безупречно играя роль влюбленного без памяти жениха, он опустил голову и прижался поцелуем к гладким волосам, которые она закрутила в пучок на затылке. Парень заслужил «Эмми» за свое представление в их маленькой драме.

— А вот и нет, ерзаешь. Ты, как всегда, выглядишь прекрасно и царственно, — комплимент закончился тихим рычанием, когда его губы задели краешек ее уха, ласка и слова направили волну трепета по ее позвоночнику. — Но, клянусь Богом, если еще хоть один ублюдок пустит слюни на твою грудь, я устрою им чертов Чернобыль.

Пораженная, она оглядела свое платье. Глубокий V-образный вырез открывал внутренние формы ее груди, но завышенная талия, рукава в три четверти и широкая струящаяся юбка А-силуэта, не давали платью перейти в категорию «Что не следует надевать». Лукас проследил за ее взглядом, и его рот затвердел, а пальцы сжались на ее талии.

— Хотя было бы забавно, понаблюдать за этим, но я не думаю, что это поможет тебе втереться в определенные круги общества, — заметила она.

— Ты находишь мою неизбежную вспышку ярости по поводу какого-нибудь грубого болвана забавной?

Кончик

ее рта дернулся.

— Немного.

И больше, чем немного лестной и приятной, хоть ее мозг и утверждал, что его показной собственнический инстинкт был великолепным действом на радость другим гостям. Но это понимание не мешало кульбитам в ее желудке от каждого прикосновения, каждой ласки, каждого прикосновения его губ к ее волосам, лбу или щеке. Страстные взгляды и жесты могли быть притворством с его стороны, но ее реакции — стайки бабочек, румянец, удовольствие — были искренними. Ее единственной, спасительной благодатью было то, что Лукас не знал, что она не такая великая актриса, как он.

— Лукас, — роскошная брюнетка в серебряно-черном платье в русалочьем стиле, который хорошо смотрелся только на худышках, скользнула к ним. Ее голубые глаза, обрамленные длинными ресницами, мельком прошлись по Сидней, быстро утрачивая к ней интерес. Улыбаясь Лукасу, она прижала руку к его груди, ее пальцы погладили лацкан его пиджака. — Я надеялась, что ты будешь здесь сегодня.

— Здравствуй, Каролина, — нежно обвив запястье, он опустил ее руку. — Каролина, позволь представить тебе Сидней Блэйк, мою невесту. Сидней, Это Каролина Дрезден. Она владеет несколькими бостонскими бутиками.

Женщина рассеялась тихим чувственным смехом.

— Ты подаешь это только как бизнес-сотрудничество, Лукас, но ведь мы... друзья.

Ни стратегическая пауза, ни нарочитая интимность в «друзья» не ускользнули от внимания Сидней. Ее грудь сдавило, живот скрутило в тошноте.

— Приехав, я услышала слушок, что ты помолвлен, но не поверила ему. Должна признать, это определенно сюрприз, — Каролина еще раз изучила Сидней, фиксируя каждую деталь, и легкая усмешка сообщила, что под сюрпризом женщина имела в виду Сидней. — Сидней Блэйк, — промурлыкала она, постукивая пальчиком по своей сочной нижней губе. — Дочь Джейсона Блэйка?

— Да, — смогла собраться с духом Сидней.

— Вот как.

В переводе: теперь все стало на свои места. Гнев и смущение хитрой дорожкой проползли в Сидней, создавая нору в ее сердце. Разумеется, эта женщина подумает, что ее отец был единственной причиной, почему такой шикарный, чувственный мужчина, как Лукас захотел бы Сидней. Что правда, повернутая так близко к ее предположению, ощущалась как пепел на языке Сидней.

Подвигом, который бы заставил Геракла сесть в углу и сосать палец, она смогла собрать свое хладнокровие — неважно, что оно было изношенным и изорванным, как старый платок.

— Что ж, думаю, следует вас поздравить, — сказала Каролина с удовлетворенной улыбкой кошки, которая съела целую стаю канареек. — В защиту моей дружбы с Лукасом, я бы с удовольствием приняла вас в одном из своих бутиков. Но, боюсь, мои дизайнеры шьют на менее… — она сделала паузу, — …рубенсовских женщин.

— Убери свои коготки, Каролина, — резко приказал Лукас.

Слишком поздно. Ее стрела пронзила цель. И поспешное извинение Каролины не смогла скрыть ее злобу и ее злобное удовольствие. Боль разошлась взрывом в Сидней, грибовидным облаком (при ядерном взрыве), расширяющимся с каждым вздохом, режущим как бритва. Да, ей уже приходилось выслушивать критикующие комментарии и двусмысленные комплименты. Но этот было другим. Этот было личным. Злым. И все из-за мужчины, стоящего рядом.