Красавица и Холостяк

Саймон Нэйма

Она опустила свой взгляд на сильную колонну его шеи. В какой-то момент поездки домой он снял галстук и расстегнул верхнюю пуговицу. Смуглая, гладкая кожа туго натянутая на мощном выступе его ключиц, и она изучала полосу плоти, как если бы на ней были нанесены все туманные ответы к Вселенной. Все, что угодно, только бы избежать его взгляда, проникающего очень глубоко.

— Каролина лишь высказала вслух то, что другие люди думают, — ответила она мягко. — Что ты женишься на мне только из-за моей фамилии, чтобы подобраться ближе к моему отцу и его связям, — вдохнув, она подняла голову. И почти опять решила отступить, опаленная бирюзовым пламенем, обращенным к ней. — Как и я, они, скорее всего,

видели женщин, с которыми ты встречался. Ни одна из них не похожа на… — она приостановилась — …меня. Игра во влюбленность необходима, но не все поверят, что в твоей внезапно вспыхнувшей любви нет финансовых мотивов.

Она расправила плечи, вздернула подбородок. Для всего мира гордость, может, и считается грехом, но для Блэйков это достоинство. Необходимость. А прямо сейчас и единственное, что у нее осталось.

— Твоя цель — унизить моего отца лично и в бизнесе. Миссия наполовину завершена. К моменту нашей свадьбы на следующей неделе твоя вендетта осуществится. Важно ли кому или во что я верю? Изменит ли это твое мнение об этой помолвке? Этой свадьбе?

— Нет.

Незамедлительный, резкий ответ не должен был выбить воздух из ее легких. Лукас никогда не лгал ей о своих планах и ее роли в них. Его гнев по отношению к ее отцу трансформировался в ненависть. Его мотивы выступали за границы денег и общественного признания. Что? Неужели она ожидала, что он быстро свернет свою кампанию по мести и шантажу из-за ее чувств? Она почти рассмеялась. Это потребовало бы поместить ее желания, потребности и сердце перед его собственными планами. Но никто — даже ее родители — никогда этого не делали.

— Спокойной ночи, Лукас.

Она отвернулась, внезапно почувствовав усталость. Вес его пристального взгляда толкал ее в спину, заставляя желать укрыться от него. Завтра, когда защитный слой на ее эмоциях не будет таким тонким, почти прозрачным, она сможет посмотреть на него опять. Но не сегодня...

Твердая, плотная стена мускулов прижалась к ее спине, выбивая воздух из ее легких. Лишь крепкое объятие руки, обтянутой черным рукавом, не дало ей упасть. Жар лизнул ее спину и шею.

— Ты права, — промурлыкал Лукас в ее ухо, нежным тоном, противоречащим руке, обхватывающей ее талию... и твердой, толстой эрекции, прожигающую сквозь слои одежды. Она погрузила зубы в нижнюю губу, сдерживая стон и похотливое желание опуститься на эту стальную длину. — У меня никогда не было женщины, как ты. Они были безликими, безымянными, ничего не значащими для меня, но ты... Я не могу изгнать тебя из своего разума. Дорогая, секс был неплох прежде, но ничто не сравнится с этой чертовой примитивной потребностью, которая изводит меня денно и нощно. А ведь я еще даже не побывал внутри тебя. Один поцелуй, Сидней. Один поцелуй. Я не чувствовал, как ты трепещешь подо мной, ты еще не обвивала меня руками и ногами. И черт меня побери, если я не хочу этого. Нет, не делай так, — прошептал он. Ослабляя хватку на ее талии, он коснулся большим пальцем ее губы и высвободил ее из прикуса. — Так-то лучше, — он хмыкнул, потирая нежность ее плоти. — Позволь мне...

Он медленно запустил пальцы под ее пучок, возможно, давая ей время оттолкнуть его или разорвать объятие. Ее аккуратно уложенные волосы, распустились и расплелись под его пальцами, скользящими по ее голове, и он мягко оттянул ее голову. В этот раз она не смогла сдержать стон. Он выскользнул по своей собственной воле.

— Мне нравится этот звук. Это его ты пыталась сдержать? — он опять скользнул лаской по губе, которую она раньше зажала между зубами. — Почему? Ведь это, — он коснулся поцелуем уголка ее рта, — единственная искренность между нами.

Он отклонил ее голову еще чуть дальше и накрыл ее рот своим. Его

рука вернулась на ее подбородок, надежно удерживая ее, чтобы проникнуть своим языком. Если его хватка была невероятно нежной и чувственной, поцелуй таковым не был. Он не просил и не дразнил. Он брал. И, Боже, она давала. Капитулировала. Покорилась. Когда его язык обернулся вокруг ее, требуя, чтобы она сделала так же, она сделала. Когда он сжал ее челюсть и медленно толкнулся внутрь и наружу, подражая тому, как его член проникал в ее естество, она задрожала и позволила ему это сделать. Когда он, изогнувшись, пробормотал «открой шире», прежде чем погрузился глубже, требуя больше, она послушалась.

Призрачная боль пронзила ее шею, когда он запрокинул ее голову еще дальше. Но она не сопротивлялась, не издала ни звука протеста. Потому что тогда он остановил бы это утопание в самом порочном, обжигающем желании, она когда-либо испытывала. А затем ощутила порыв прохладного ветра, борющегося с этим огнем.

Ошеломленная, она открыла глаза. Встретила его чувственный, потемневший взгляд.

Еще больше воздуха коснулось ее плеч, ключиц... ее груди. О, Боже.

— Подожди, — прошептала она, извиваясь в его объятиях.

— Шшш, — успокаивающе ответил он, скользя губами по ее челюсти. — Тише-тише.

Нет, она не могла... Его большие, теплые руки накрыли ее обнаженную грудь. Обхватили ее. Вожделение молнией пронзило ее, с шипением проносясь по ее венам и распаляясь меж ее ослабевших ног.

— Лукас, — прохныкала она, изгибаясь в его руках, откидывая голову на его плечо. Она в нерешительности потянула его руки, схватив за запястья. Она должна отбросить его руки, но сексуальное животное внутри нее велело притянуть его к ее плоти. Бросало ему вызов остановиться. — Пожалуйста.

Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не останавливайся. Она не могла озвучить того, чего сама не знала.

Но он, казалось, понял, по поводу чего воевали ее разум и тело, и твердо встал на сторону ее либидо. Издав сексуальный рык, который заставлял ее живот сжиматься и дрожать, он обхватил и сжал ее. У нее не было момента устыдиться веса своей груди размера С. Только ни тогда, когда его руки обернулись вокруг нее с такой легкостью и трепетом. Он скользнул большими пальцами по тугим, ноющим вершинам ее сосков, и удовольствие пронзило ее, как сильные порывы ветра. Она застонала, когда ее тело, влажное и нуждающееся, сжалось на призрачном члене, который ему так требовалось сжать.

— Такая чувствительная, — похвалил он, продолжая грубо ласкать ее кожу. — И красивая. Черт, какая же ты красивая.

Он обводил твердые вершинки пальцами, дергал и щипал их, пока она не начала извиваться в его руках. Отчаянно нуждаясь в более сильном и глубоком прикосновении, она накрыла его руки своими, приказывая ему дать ей больше. Его низкий смех отозвался эхом в ее ушах.

— Неужели ты можешь кончить только от моих рук на твоей груди и сосках, Сидней? — он ласково потянул бусины сосков, и она закричала, дрожа. — Думаю, можешь. А что насчет моего рта? Кончи для меня, Сидней.

Кончи. Давай же. Кончи.

Ее плоть отозвалась оглушительным «да, черт побери» на это вкрадчивое, эротическое приглашение, но ее сердце и разум выдали предупреждение. Потому что с чем она останется, если подчинится? Они даже не были еще женаты, а она уже сдавалась тому, что, как поклялась, не должно было случиться. Не секс — она согласилась на секс в брачной постели. А ее эмоции, ее страсть. Она пообещала себе, что выйдет из этого контракта с нетронутой душой.

Не сегодня. Она не могла сдаться, когда все еще была обижена и уязвима после вечеринки. Сегодня она не была достаточно сильной, чтобы проснуться в его постели с брешью в своей обороне.