Красная Борода

Ямамото Сюгоро

— Как вы изволили заметить, моя мать жива и здоро­ва, — заключила Юико.

— Извини, — сказал Горо. — Значит, ты имела в виду мою мать?

— Спокойной вам ночи, — холодно проговорила Юико.

— Спокойной ночи, — пробормотал Горо. — Спасибо тебе.

На мгновение он ощутил чувство благодарности к Юико за то, что она не забыла его покойную мать, но тут же раз­драженно подумал: «Все эти штучки с трауром — пережи­ток, теперь так никто не поступает».

От этой затеи с песочной линией Мажино вокруг брач­ного ложа на него повеяло вдруг чем-то зловещим.

«Неужели во время траура

запрещено спать с законной женой?» — недоумевал Горо. Но поскольку дело касалось интимной жизни, он не решился рассказать об этом не только отцу, но и своим закадычным друзьям.

Однажды, когда Юико пошла проведать родителей, Горо отправился к настоятелю буддийского храма Омацудера, расположенного в трех километрах от Уракасу. Насто­ятель слыл человеком интеллигентным — в свое время он окончил духовную академию.

— Должен признаться, что ничего подобного я не слы­шал, — с улыбкой ответил настоятель, выслушав рассказ Горо. — А впрочем, не обращайте внимания, пусть пока все будет как есть.

— То есть как это?! — возмутился Горо. Настоятель принялся загибать пальцы, что-то про себя высчитывая, потом сказал:

— До конца траура по вашей матушке осталось двад­цать дней, потерпите. Принято считать, что дух умершего не покидает родной дом семьдесят пять дней, столько же длится и траур.

Горо поблагодарил настоятеля и отправился восвояси.

Если подсчитать точнее, до конца траура оставалось де­вятнадцать дней, и Горо погрузился в повседневные дела, надеясь, что так время пройдет быстрее.

Юико не привыкла заниматься хозяйством — рис полу­чался у нее недоваренным, на уборку и стирку уходила уйма времени. Двенадцатилетняя сестра Горо раньше всех обра­тила на это внимание и частенько за глаза ругала золовку.

— Уж если она по дому не управляется, пусть хоть в лавке поработает, — обращалась она то к отцу, то к бра­ту. — Братец, прикажи ей пойти в лавку.

— Молчи, не лезь не в свои дела, — огрызался Горо. — Поглядим, каково тебе будет, когда выйдешь замуж. Пер­вое время наплачешься в чужой семье — верь моему слову. А Юико совсем недавно у нас, еще не привыкла. Поняла, ду­реха?

Каждый вечер Юико по-прежнему возводила вокруг своей постели песчаную баррикаду. Она все более замыкалась в себе, подурнела, двигалась медленно, жаловалась на чрезмерную усталость, потеряла сон.

«Должно быть, и ей траур в тягость», — думал Горо, тайком поглядывая на календарь: до заветного срока оста­валось три дня. И вот был сорван последний листок кален­даря, наступила семьдесят шестая ночь. Но Юико и на этот раз окружила постель полоской песка. Увидев это, Горо почувствовал себя жестоко обманутым.

«Что ты делаешь? Ведь траур окончился еще вчера! » — хотел было сказать он жене. Но промолчал. В нем загово­рила мужская гордость. «А, черт с ней, пусть делает что хо­чет, но и я буду поступать по-своему», — решил он в сер­дцах.

В последующие ночи Горо все так же наталкивался на песчаную преграду. И он запил.

Через три дома от их лавочки находилась харчевня «Ёнтёмэ». Она славилась европейской кухней — блюда там го­товили намного вкуснее, чем в ресторане «Нэтогава», у при­стани. Хозяин харчевни был, по-видимому, неплохим пова­ром, да и одевался соответственно: белоснежный

халат и та­кой же высокий колпак, напоминавший по форме гриб. По­сетителей умело обслуживали две молоденькие официантки в чистеньких передниках. Если кто-нибудь из гостей напи­вался и начинал шуметь, выходил сам хозяин, сгребал буяна в охапку и выставлял за дверь. Может быть, поэтому моло­дежь обходила эту харчевню стороной. Сюда и повадился Горо. Каждый вечер, закрыв свою лавку, он отправлялся в «Ёнтёмэ» заливать горе вином.

Спустя два месяца по истечении траура Юико уехала к родителям в Синодзаки. Сказала, что ненадолго, да так и не вернулась. От нее прибыл посыльный и объявил, что она требует развода: мол, такая супружеская жизнь нарушает традиции их дома.

Горо и его отец буквально онемели от удивления.

— Да как она смеет так говорить! — придя в себя, воз­мутился отец. — Это мы вправе сказать, что ее поведение противоречит нашим семейным обычаям. Так ей и передай­те!

Посыльный обещал передать все в точности и откланял­ся. Он появлялся еще несколько раз, пока обе семьи не сошлись на том, что дело о разводе возбудит Горо под предло­гом «несоответствия его брака семейным традициям». Развод был официально оформлен, и вещи Юико в тот же день отправили в родительский дом.

Жители Уракасу, особенно друзья Горо, с недоумением восприняли весть о разводе. Прослышав в свое время о же­нитьбе Горо, друзья позавидовали ему. Они не могли при­мириться с тем, что Горо, такому же парню, как они, доста­лась красавица жена со столичным образованием. Теперь зависть уступила место недоумению и любопытству: всем хотелось узнать истинную причину развода.

— Что случилось? — спрашивали Горо наперебой. — Что между вами произошло? Она такая красивая, образо­ванная. Женский колледж окончила. И не где-нибудь, а в са­мом Токио!

— Ничего не случилось! Поверьте, я не сделал ей ни­чего плохого. Захотела — и ушла. Найдет себе другого и снова выйдет замуж, — смущенно отвечал Горо.

Но друзья не унимались. Они стали расспрашивать сосе­дей, и вскоре их усилия были вознаграждены. Новость сооб­щила женщина, носившая на продажу раковины в Синодзаки: из уст-де самой Юико люди узнали, что за сто с лишним дней супружеской жизни Горо не сумел проявить себя как мужчина, поэтому Юико и ушла от него.

Известно, сплетни такого рода распространяются с быстротой пожара, в Уракасу же — и того быстрее. Вскоре они стали достоянием даже мальчишек и девчонок, и эти не по годам развитые озорники, проходя мимо лавки Горо, хо­ром выкрикивали:

— У «Мисоно» флаг не поднимается!

Дело в том, что над каждой лавкой в Уракасу вывеши­вали флаг, и только над лавкой Горо такого флага не было. Поэтому ребята со спокойной совестью отмечали этот факт, и никто не смог бы уличить их в том, что в этой фразе заключен довольно прозрачный намек на интимные обсто­ятельства. Горо, по-видимому, не сознавал, о чем идет речь. Отец же сразу понял намек, рассвирепел и устроил сыну на­стоящий допрос. Горо настолько растерялся, что не мог произнести ни слова. От незаслуженной обиды у него даже слезы на глазах выступили. Наконец он пришел в себя и, заикаясь от стыда, рассказал отцу про песчаную барри­каду.