Красная роса (сборник)
Шрифт:
встречал до этого времени ни в своем селе, ни здесь, в городе. Оленка возле него — как синичка
возле аиста. Высокий, широкоплечий, длинноногий. Одну ногу он тянул и, если бы не опирался
на крепкую палку, вырезанную то ли из сучковатого дуба, то ли из какого-то другого дерева,
наверное, и совсем завалился бы на одну сторону. Но не рост его меня поразил и даже не
хромота, испугало выражение его медно-красного лица, густо усыпанного следами оспы, поразил
его необычайный
угольком пылал карий, почти золотистый глаз, а другой, такого же цвета, мертво застыл. Потом я
заметил, что неподвижным глаз был не случайно, вообще, видно, он чудом уцелел после
сабельного удара, след от которого прорезал весь лоб, рассек бровь и даже достал скулу.
Странным лицом обладал отец Оленки. Украшала его лишь густая копна каштановых волос,
ниспадавших на лоб, на виски, лежавших на ушах и за ушами; завитки их были и на крепкой
шее; если бы не эти волосы, наверное, само лицо было бы похожим не столько на лицо
человека, сколько на маску сказочного великана. Одет этот человек тоже был нестандартно: на
нем добротно сидела одежда не штатского — военного покроя, но подобранная так, что одно
взаимоисключало другое, и поэтому в этой одежде напрасно было искать что-либо близкое
привычной моде того времени. На ногах — сапоги, сшитые в форме неправильного
четырехугольника, даже неопытный человек мог сразу понять — шилась обувь не для красоты, а
для удобства, в таком сапоге любая нога будет чувствовать себя наилучшим образом, и
просторно ей, и тепло. Штаны из добротной ткани цвета хаки, из такой прекрасное галифе
выходит. На нем же были не штаны, а словно конструкция из двух труб, сшитых сверху вместе и
украшенных на коленях кусками желтой юфти, видимо, для прочности. Нашивки эти надежно
сливались с голенищами сапог, от чего создавалась иллюзия единства сапога со штаниной.
Плечи его ладно облегал просторный пиджак из серой шерстяной материи, с большими
карманами по бокам. Из-под расстегнутого на шее пиджака — синяя в белую полоску рубашка,
над левым нагрудным карманом серебрился и золотился невиданный знак, такой поразительно
красивый, что мои глаза сразу же прикипели к нему, и я безошибочно определил, что это не
просто вещь, она указывает на исключительность этого человека.
Позже я узнал, что это был и в самом деле не простой значок, а орден, орден Боевого
Красного Знамени, редкостный символ боевой доблести.
Встретился я с Оленкой и ее спутником неожиданно, завернув за угол улицы, столкнулся с
ними и остолбенел. Прилип к земле, смотрел на них как на что-то диковинное. И
долго ли торчал бы так, если бы не дружелюбный характер Оленки. Увидев меня, сразу вся
встрепенулась, обрадовалась, словно бог весть кого и встретила, словно год с ней не виделись.
— О! — округлила она глазенки. — Деревянная пуговица! Ты смотри!
Я стоял растерянный и не понял ни того, что она выкрикнула, ни даже ее голоса. Кричит
девчонка про какую-то пуговицу, а мое какое дело?
Незнакомец блеснул на меня живым пылающим взглядом, какое-то мгновение рассматривал,
затем сразу на глазах переменился в лице, сразу стал неузнаваем: куда и девалась суровая
медно-красная маска. Мне улыбалось такое живое и милое лицо великана, которое разве что в
сказке можно вообразить. Вмиг исчезли и оспа, и холодный блеск неживого глаза, растаяла и
красная полоса от сабельного удара, суровая маска ожила, засмеялась, заискрилась, все
неладное на ней полиняло, а простая красота и привлекательность проступали все четче и четче,
подобно тому как проясняется фотокарточка на дне ванночки, наполненной проявителем.
— Чем именно знаменит товарищ Пуговица? — спросил он густым, приятным голосом.
Оленка охотно объяснила, что единственное мое достоинство в том, что имею высокую честь
учиться с ней в одном классе, и тут же добавила, что у меня есть и настоящая фамилия, а
Деревянная пуговица — не что иное, как школярское словотворчество.
— Кстати, ты знаешь, Поликарп, какое мне дали прозвище?
И она так весело и заразительно рассмеялась, что лицо Поликарпа приняло выражение
заинтересованности, я тоже не удержался и расхохотался.
Минуту спустя я познакомился с Поликарпом, и не просто познакомился, как знакомятся в
нашем селе, а по всем правилам вежливости. Мою безвольную руку держал своей гигантской
лапой, поросшей густыми золотистыми волосами, отец Оленки, к тому же и потряс ею так, что
чуть не выдернул из костлявого плеча.
— Идем с нами, товарищ, — предложил Поликарп.
— Не откажи, Макар, будь другом, — скрепила это приглашение и Оленка.
Как нитка вслед за иголкой, потянулся я вслед за Поликарпом и Оленкой. Неудобно мне
было, не по себе, но и оторваться от них тоже не было сил. И вскоре освоился, ощутил себя
непринужденно, словно всю жизнь был знаком с этим меднолицым богатырем.
Ни на миг не закрывался ротик Оленки. Она все дергала за руку Поликарпа, все
расспрашивала:
— Ты понимаешь, Поликарп? Нет, ты понял?
Поликарп добродушно посмеивался: понял, дескать, понял… Вот только не мог отгадать,