Красная роса (сборник)
Шрифт:
Софрон Чалапко до желанной пенсии. На этой должности выработал агент и нормы поведения, и
даже внешность. Одевался недорого, но всегда опрятно, имел при себе часы с золоченой
цепочкой, из верхнего карманчика белел уголок платочка, старенькие хромовые ботиночки
чистились ежедневно и блестели, как новенькие. Отрастил небольшую округлую бородку,
седеющие волосы всегда были старательно причесаны и спрятаны под соломенной шляпой.
Одним словом, очень
интеллигентность, вкрадчивый доброжелательный голос и фанатичная влюбленность в дело дали
возможность ему отлично исполнять свои обязанности, финансисты района даже шутили, что
Чалапко перестраховал в районе все имущество, которое когда-либо у кого-либо было, есть и
еще будет…
Каждая встреча кума с кумой и по сегодняшний день была для обоих радостью. Еще издали
завидев куму, Софрон снимал шляпу, сиял такой улыбкой, что его продолговатое лицо
округлялось, а рот растягивался до ушей.
Но вот на этот раз кума Чалапко была необычайно удивлена и встревожена: ее кум бежит
куда-то, как заведенный, шлепает, как незрячий, и даже куму свою не замечает.
— Эгей, кум! — крикнула Платонида, остановившись под липой.
Ярчучка, которая недолюбливала Чалапко, — а кого она вообще любила? — неспешно
пошла дальше, повела и дочь, так как имела в виду свое. Знала о сложных — и трудно
определить: похвальных или греховных? — отношениях между сестрой и страховым агентом
Чалапко, поэтому не мешала — пусть перекинутся словом, а тем временем надумала поговорить
со своенравной дочерью, поучить, предостеречь…
Чалапко как бежал, так и споткнулся, словно пробудился после нехорошего сна, поднял
голову, оглянулся и, узрев куму, направился к ней через улицу.
— Здравствуйте, кумушка, челом вам, Тарасовна, — он держал в левой руке шляпу, а
правую уже тянул навстречу, уже и губы сложил для поцелуя — он был едва ли не единственным
в Калинове, кто целовал женщинам руки, и то, видимо, потому прикладывался к каждой женской
руке, чтобы иметь доступ к руке кумушки.
Даже эхо пошло по улице от поцелуя, а Ярчучка оглянулась и недовольно сплюнула в
сторону — то ли от зависти, то ли от отвращения. Чалапко ничего не заметил, бубнил:
— Сама судьба мне вас послала, Платонида Тарасовна, сама судьба. Бегу, как
ненормальный, будто отравы хватил или белены объелся…
Платонида и в самом деле никогда не видела Чалапко таким растерянным. Молчала, только
вопросительно смотрела, поощряла к исповеди.
— Ой, кумушка, голубка, сам не пойму, что творится со мной, на каком
быть. Пропал я, кумушка, ой, пропал…
— Да что же случилось, Софрон Прокопович?! — не на шутку встревожилась Платонида.
Софрон Прокопович вытер платком вспотевший лоб, протер за воротником, замигал глазами,
зашмыгал носом.
— Это кто-то мне подставил ножку… Несчастье, погибель, одним словом… Хоть сову пнем,
хоть сову о пень…
— Да какая же у вас беда приключилась?
— Вот послушайте-ка, кумушка. Не знаю уж, спалось ли кому в эту ночь, а я и глаз не
сомкнул, выбежал утром из хаты, а во дворе «гости»… Конечно, душа в пятки, хоть и не робкого
десятка, ну а кто знает… чем черт не шутит, когда бог спит. «Комком», — пальчиком. Ну, думаю,
уж вылезет мне боком и служба, и государственное страхование.
Платонида замерла, не моргнет, слушает.
— К самому старшему привели, стою как столб, хоть бы слово знал по-ихнему. А тут один из
них заговорил по-нашему. Да так ловко, будто он тут и вырос. «Софрон Прокопович, —
говорит, — извините, что так бесцеремонно…» Отпустило немного. «Откуда вы знаете мою
персону?» — спрашиваю. А он так лукаво: «Мы все знаем, мы тоже здешние». Да и что вы
думаете, кума, ни с того ни с сего: «Пан ортскомендант поручают вам, пан Чалапко, высокую
должность председателя райуправы, или иначе бур… гомистра». Слышали такое?
Платонида ожидала всего, но не этого, хлопнула руками об полы, побледнела да «свят-свят-
свят» только и лепетала.
— Вы, кума, меня знаете, я и при своих вверх не лез, помните, в революцию тоже стоял в
стороне, кто меня не ловил: и петлюровцы, и гетманцы, и деникинцы, и красные. Помните, как у
вашего покойного батеньки в кожевенной мастерской пересиживал, никогда я политику не
одобрял, а тут такой поворот. «Не по мне эта высокая должность», — говорю. А он смеется.
«Наши благодетели, — говорит, — из столба сделают попа». И еще добавил, что советует не
отказываться, так как это уже саботажем пахнет, а у них за саботаж расстрел. Так и сказал,
кумушка, расстрел…
— Ну и что же вы? — ожила наконец Платонида.
— Стал хитрить. Прикидываю себе: кого подставить? Вспомнил Макара Калениковича, ну,
этого бухгалтера из «Заготльна», вот, думаю готовый этот… бурго… мистр, но молчу, прошу
только разрешения с бабой посоветоваться. Улыбнулся комендант да как-то так, что вроде бы и
смеялся, а вроде бы и сердился, разрешил. Ну я быстренько к Макару Калениковичу, дай, думаю,