Красное Солнышко
Шрифт:
С первых же часов пребывания в Москве Димитрий в дела погрузился, еще звучали приветственные крики народа на Красной площади, а уж он, проезжая по Кремлю, отдавал первые приказания: о сносе дворца, построенного царем Борисом, и дома Бориса Годунова и о закладке нового дворца, пока же определил, что жить будет в старом царском дворце, в палатах деда своего. Тут он прервался на время, войдя под своды храма Михаила Архангела, припал к могиле отца своего и долго молился в благоговейной тишине. Выйдя же из храма, лично озаботился размещением прибывших с ним войск, всем определил, где кому жить, где стражу нести и порядок смен. Тогда еще все удивлялись, откуда это Димитрий так хорошо знает Кремль и Москву, ведь никто в блеске силы и славы не распознал
Рассказывать о свершениях Димитрия нелегко, он ведь одновременно множеством дел занимался – и как он их только все в голове удерживал? Но я-то не могу одновременно писать на нескольких листах, придется рассказывать последовательно, невольно нарушая хронологию событий.
Точно можно определить только начало дел, а приступил Димитрий с первого же заседания Думы к наиважнейшему – к организации власти, самой Думы, двора царского, приказов, ведь со смерти царя Бориса власти на Руси, считайте, не было. Первых слов Димитрия все ждали с трепетом, у всех в памяти были слухи, что гуляли по Кремлю перед его вступлением в столицу, вы помните, я вам рассказывал. Страху добавил рассказ бояр о приеме их посольства в Серпухове. Димитрий заставил их промаяться целый день на солнце, наблюдая, как мимо них проходят депутации разных городов и уездов, принял же их в последнюю очередь и говорил весьма строго. Ни о каком торге и речи быть не могло, Димитрий просто сказал, что все свои решения он объявит в Москве, и с этим напутствием приказал препроводить бояр в отведенные им дома с крепкой охраной.
Но в Москве Димитрий неожиданно сменил гнев на милость, никого из бояр старых не разжаловал, говорил со всеми любезно и просил их, как встарь, верно служить царю и державе Русской. Тут бояре выдохнули облегченно, расслабились и дальнейшее расширение боярского сословия приняли спокойно. Больше всего боярских шапок получили вызванные из ссылки Нагие: дяди Марии Михаил и Григорий, ее братья Андрей, Михаил и Афанасий. Не остались обойденными и те предат…, извините, оговорился, те провидцы, что раньше других распознали в Димитрии истинного царевича и на сторону его перешли: оба брата Голицыных, двое Шереметевых, Долгорукий, Татев, Куракин, Кашин.
Все же не случайно я оговорился. Нагие? Бог с ними, с Нагими, какая ни есть, а все ж родня, да и вели они себя тихо на протяжении почти пятнадцати лет, сидели себе в ссылке до самого воцарения Димитрия и высидели себе таки счастье несказанное. Но вот остальные! Я их как раньше, до обретения Димитрия, предателями считал, так и позже своего мнения не изменил. Изменивший раз, изменит снова, что они все и доказали впоследствии. Эти – не Петр Басманов, нет!
Потом Димитрий стал раздавать чины дворовые: Михаил Нагой стал Великим Конюшим, князь Василий Голицын – Великим Дворецким, князь Лыков-Оболенский – Великим Кравчим, Гаврила Пушкин – Великим Сокольничим, Афанасий Власьев – Великим Секретарем и Надворным Подскарбием. Тут бояре заволновались: не было никогда таких чинов на Руси, конюшие, дворецкие, кравчие были, но не великие, а от секретаря и подскарбия за версту несет польским духом.
– Царствование мое будет великим, потому и слуги мои главнейшие великими именоваться должны, – отмел первое возражение Димитрий, во втором же пошел на уступку: – Не нравится вам подскарбий, нехай будет казначей, как встарь.
Вообще, с дворовыми чинами не все ладно получилось. Многие получали жалованье только за то, что пострадали в предыдущие царствования. Скажите мне, за какие заслуги и, главное, зачем приблизил Димитрий вечного смутьяна Богдана Бельского, да еще дал ему чин великого оружничего. Или вот дьяк Богдан Сутупов – он же вор известный,
Как истинный государь, Димитрий не только жаловал, но и миловал. Все ждали лютых казней Годуновых и родственных им семейств, брошенных в темницы во время погрома опричного. Димитрий же неожиданно всех помиловал, кроме Семена Годунова, которого неизвестно кто придушил сразу после ареста. Правда, разграбленных имений Годуновым не возместили и всех из Москвы услали, но не в ссылку, а на должности почетные, наместниками в Тюмень, Устюг, Свияжск и другие города, а упоминавшийся мною Михаил Сабуров был послан вторым воеводой в Новагород.
А что же Романовы, спросите вы, что они-то получили от своего успешно реализованного заговора? На первый взгляд, немного, если смотреть на список назначений и пожалований. Но уж больно частым гребнем прошелся Борис Годунов по их семейству, жаловать почти некого было. Димитрий сделал Ивана Никитича Романова ближним боярином, но это должность негласная, вернул ему все вотчины и еще землицы прирезал, да еще приказал перенести в Москву прах остальных братьев, погибших в ссылке, и похоронить с великой честью.
О Федоре же разговор особый. Федор потребовал столь высокое вознаграждение, что Димитрий при всем своем желании удовлетворить его не мог, – возжелал он стать Патриархом Всея Руси. Ни много ни мало! По сравнению с этим прочие его требования выглядели сущими пустяками.
Да, сильный ход придумал Федор Романов, я бы сто лет думал, а до такого бы не додумался. Патриарх на Руси – фигура, почти равная царю, богатства церковные не уступают казне царской, ни одно решение в державе без Патриарха не принимается, сам же он в действиях своих свободен, а уж в междуцарствие слово его больше всех других весит, и такой человек, как Федор, вполне может своего кандидата на престол посадить, лишь бы у того хоть какие-нибудь права на него были.
Но предлагать Федора Собору Священному было делом невозможным, все его нетвердость в вере знали, а рассказы о его жизни в монастыре по всем епархиям ходили. У святых отцов и формальная отговорка имелась: не можно простого инока в Патриархи посвящать.
Тяжело пришлось Димитрию, надо было и руководителя своего удовлетворить, и со святителями не разругаться в самом начале царствования, и законность соблюсти. Все, конечно, исполнить к всеобщему удовольствию было невозможно, но Димитрий все же выпутался из этой непростой ситуации.
Первым делом он отменил разбойничьи действия Петра Басманова. Священный Собор по предложению Димитрия восстановил Иова в должности Патриарха и тут же освободил по его личной просьбе из-за многочисленных болезней и старческой немощи. После этого Патриархом избрали рязанского митрополита Игнатия, тут уж Димитрию пришлось немного надавить. Плохой выбор! Темное прошлое было у Игнатия. Грек по национальности, он был архиепископом на Кипре, потом долгое время провел в Риме, где, как рассказывают, принял унию. Впрочем, обо всех, кто в Риме обретался, такое говорят. Прибыл Игнатий на Русь всего за десять лет до этого, как-то втерся в доверие к Иову и царю Борису и был поставлен управлять Рязанской епархией. Был он пьяницей и блудником, но водил дружбу с братьями Ляпуновыми и первым из иерархов нашей церкви признал Димитрия, за это, наверно, и удостоился его благоволения.