Красное Солнышко
Шрифт:
– Сей тур отныне сам двигаться будет! – объявил Димитрий. – Как тур живой!
– Как это? – удивленно спросили бояре.
– Сам пока не знаю, – ответил Димитрий, – но вот этот, – тут он кивнул на тщедушного мужичка с всклокоченными волосами и горящими очами, – головой ручается.
Но что-то у мужичка пока не получалось, тур весь трясся от напряжения, действительно, как живой, но с места двигаться не желал. Димитрий наблюдал за этими попытками из окна своего дворца, народ же ходил кругами вокруг, смотрел на дымящую трубу печурки, на вырывающиеся струйки пара, крестился и приговаривал: «Воистину ад! Господи, помилуй нас, грешных!»
В
Порывистый, всегда спешащий, Димитрий в подготовке к войне проявлял удивительную сдержанность и основательность. Он именно готовился, а не бросался вперед очертя голову. Вот только планы его долгое время оставались секретом.
А где секреты, там и слухи. Большинство было уверено, что, пренебрегши северными завоевания, Димитрий нацелился на юг. Вот и Романовы на Думе боярской призывали сокрушить Крымское ханство, беспокойного и вороватого соседа. Другие же прозревали путь Димитрия еще дальше, до самого Царьграда. Утверждали, что в письмах правителям европейским и Папе римскому Димитрий обещал им не только помощь в отражении турецкого нашествия, но и самое активное участие в новом крестовом походе против неверных. Можно подумать, что они свечку держали, когда Димитрий те письма писал!
Тут Димитрий проявлял удивительную осмотрительность, столь ему несвойственную. Любящий поговорить по любому поводу, он упорно молчал, когда речь заходила о будущей войне, даже в Думе боярской он терпеливо сносил долгие рассуждения бояр о том, идти ли на крымского хана или еще десяток-другой лет погодить. Молчание воспринимали как знак согласия.
Наступила весна, подходил к концу первый год правления Димитрия, уже было призвано ополчение, ни много ни мало сто тысяч, и указано место сбора – Елец, уже было доставлено туда изрядное количество пушек и всякого припасу огненного, понятно было, что как минует весенняя распутица, с первыми летними днями и двинемся, а с кем воевать будем, по-прежнему оставалось неясным. Лишь самые умные предугадывали направление удара – Европа, а первой на пути стояла – Польша.
Впрочем, можно было и раньше догадаться. Ведь Димитрий отправил к хану крымскому посольство с посланием дружественным и с дарами обычными между добрыми соседями. То же и персидскому шаху Аббасу. В письме же султану турецкому заверял того, что маленькое недоразумение, случившееся во время правления отца Димитрия, никак не повлияло на его доброе отношение к нашему вечному другу и союзнику. То есть Димитрий всячески старался оградить себя от всяких неприятных неожиданностей с южной стороны.
Но самая важная примета заключалась в титуле, который Димитрий принял через несколько месяцев после восшествия на престол, – император. Для слуха Русского это слово – пустой звук, даже для меня, к титулам весьма чувствительного, не желает мое сердце наполняться гордостью при слове император, ему милее всего даже не царь – великий князь. Кстати, Димитрий никогда и не
Что ж, для Европы и писалось, Димитрий даже имя свое изменил на европейский лад – император Деметриус. Известив дворы европейские о принятии им нового титула, Димитрий сразу поставил себя выше всех властителей, он бросил им вызов – подчинитесь! Короли, владетельные герцоги, сам Папа римский отмалчивались, не желая, с одной стороны, величать царя Русского императором, а, с другой стороны, понимая, что непризнание титула – обида смертельная и готовый повод к войне. Димитрий же нарочно их дразнил, в следующих посланиях он прибавил к своему титулу слово «непобедимый», ясно давая всем понять, что он не только готов к войне, но и стремится к ней.
Первой на его пути лежала Польша. Нет, Димитрий не собирался завоевывать ее силой оружия, страну эту за несколько лет жизни там он успел полюбить и не желал проливать братскую кровь. Он надеялся овладеть Польшей так же, как недавно овладел Русью, он намеревался повторить тот же путь, но в обратном направлении, из Москвы в Краков, из Кремля в Вавель.
И для этого были все условия. Поляки давно своим королем Сигизмундом недовольны были, с того самого момента, как стихли громогласные крики в честь его избрания. Нелюбезный, скупой, вечно надутый и постоянно чем-то недовольный, вдобавок ко всему истовый, непримиримый католик, и это в стране, в которой волею судеб население исповедовало четыре разные веры, не считая бессчетных ересей. Немудрено, что все больше людей обращали свои сердца к царю Московскому, молодому, деятельному, веселому и – веротерпимому. В пользу Димитрия действовала целая партия во главе со знатными шляхтичами братьями Стадницкими и Николаем Зебржидовским, из которых даже один старший Стадницкий, Станислав, прозвищем Дьявол, мог возмутить все королевство.
К ним-то и ездили постоянно поляки из Московского окружения Димитрия, им они возили деньги, отпускаемые Димитрием с присущей ему щедростью. За это Димитрия и осуждать нельзя, всем известно, что любой самый обширный заговор обходится дешевле самой маленькой войны. Но зачем же он рать такую сильную призывал, спросите вы. Только для вразумления неразумных и охлаждения голов горячих, которых в Польше предостаточно, отвечу я. Войско и шагу не должно было ступать в пределы польские, а стоять на границе, дожидаясь, пока дело закончится миром к всеобщему удовольствию. А дальше, слышу я нетерпение в вашем голосе. А чего обсуждать, что дальше-то было бы, коли и это, к сожалению, не свершилось?
Да, далеко я вперед забежал, от свершений Димитрия к планам его перешел, навсегда в голове его оставшимся. Надобно назад возвращаться.
Я вот все о делах рассказываю, а о том, как жил Димитрий, как страна при нем жила, и не говорю. Если одним словом, то – весело. Димитрий сам был человеком открытым и веселым и весельем своим весь двор заражал. Всегда что-нибудь придумывал. К застольям долгим и питию усердному пристрастен он не был, любил движение, музыку, танцы, поэтому часто старый дворец царский расцвечивался огнями, неслась из него разудалая музыка, преимущественно, польская, и мелькали кружащиеся в танце пары. Всякий день казался праздником. Постные лица Димитрий не любил и если замечал кого сумрачного на приеме своем, то велел вначале поднести ему большую чару с вином, если же и это не действовало, то виновный немедленно изгонялся из дворца.