Красные лошади (сборник)

Погодин Радий Петрович

Когда мама разливала чай, рука у нее чуть заметно дрожала. Она пролила заварку на скатерть и отругала Кешку за то, что он не может как следует подставить стакан.

Когда вы уезжаете? спросила мама Ивана Николаевича.

Завтра ночью. В Москву сначала. Иван Николаевич смотрел в свой стакан, не пил. Я вам все же пришлю письмо с моим адресом, Елизавета Петровна. Я понимаю, все так быстро. Но, может быть, пройдет время, и вы решитесь

Решится! хотел было крикнуть Кешка. Я ее уговорю! Но мама опередила его.

Хорошо, сказала она, я буду ждать ваших

писем.

Иван Николаевич ушел, даже не прикоснувшись к чаю. На пороге он крепко пожал Кешкину руку.

До свидания, Кешка.

На другой день, после школы, Кешка держал совет с приятелями с Мишкой и Симой. О чем они там договорились, никто так и не узнал. Вечером, часов около пяти, он стоял в вестибюле Северной гостиницы, прятал за спину маленький узелок и робко спрашивал у портье:

Скажите, где здесь тридцать второй номер?

Второй этаж, налево за пальмой, равнодушно ответил пожилой толстый администратор. Иди, тридцать второй сейчас дома.

Кешка робко постучал в светлую дверь. Ручка шевельнулась, и со словами да, да в коридор вышел Иван Николаевич.

Кешка!.. Ты что? Он схватил Кешку за плечи, втащил его в номер. Что случилось?!

Кешка стоял, уставившись в пол. Он успел заметить две кровати, покрытые мохнатыми одеялами, вишневыми, письменный стол, обеденный и две тумбочки. Около одной кровати на стуле стоял раскрытый чемодан.

Кешка, ну?.. Мама согласилась?.. Почему она сама не пришла, не позвонила?..

Нет, пробормотал Кешка. Он прижался к Ивану Николаевичу и прошептал тихо: Я с вами поеду.

Иван Николаевич опустился на кровать. Кешка доверчиво положил на его колени свой узелок.

Как ты меня нашел? наконец спросил Иван Николаевич, опустив на Кешкину голову свою большую ладонь.

Я-то?.. Дак вы же говорили маме, где остановились. А у меня память ужасно крепкая. Мы с вами поживем вместе, а потом мама сама к нам приедет. Мы ей даже письмо можем написать, чтоб не волновалась.

Рука Ивана Николаевича опустилась на Кешкино плечо. Глаза его были добрые и грустные. Он шевелил бровями, раздумывая над чем-то, потом вздохнул и сказал:

Ты знаешь, что такое запрещенный удар?

Знаю. Ниже пояса, в спину и по почкам.

Точно То, что ты предлагаешь, тоже запрещенный удар по твоей маме Нельзя нам с тобой вместе ехать, если она не согласна.

А я-то ведь согласен, еще тише прошептал Кешка.

Иван Николаевич встал, заходил по комнате.

Да взял бы я тебя, Кешка, дорогой ты мой Но ведь я права на это не имею. Мне ведь твоя мама вовек не простит Понимаешь ты, Кешка? Он сел на стул и поставил Кешку между своими коленями. Понимаешь?

Понимаю.

Но он ничего не понял. Ведь все так просто. Кто же их может осудить, если они вместе уедут? Даже мама не может.

Я тебе письма писать буду, говорил тем временем Иван Николаевич, и ты мне отвечай. А на будущий год я приеду. Он подтянул Кешку поближе к себе. Только ты к маме не приставай, не проси за меня, ладно?

Это Кешка понял и одобрил. Иван Николаевич гордый.

Кешка посмотрел

на раскрытый чемодан, и ему очень захотелось плакать.

Когда вас сюда ранили, Кешка дотронулся до шрама, больно было?.. И вы, наверное, не плакали.

Иван Николаевич засмеялся тихо, откинулся на спинку стула и тепло посмотрел на Кешку.

Нет, Кешка, не плакал Я пел тогда. Пел песню про партизан. Знаешь?.. Шли лихие эскадроны

Знаю, улыбнулся Кешка. Он взял свой узелок и протянул Ивану Николаевичу руку.

До свидания.

Иван Николаевич поднялся.

Нет, нет Подожди, Кешка, так нельзя. Давай в буфет сходим, выпьем на прощание лимонаду, что ли

Кешка не возражал. Ему было все равно теперь.

Они сели за столик у самого окошка. На улице с крыш капала вода. Из дверей метро выходили люди, некоторые в пальто нараспашку, потому что уже была большая весна и из мокрой земли на газонах проглядывала реденькая бледная зелень. Они выпили лимонаду. Иван Николаевич напихал в Кешкины карманы конфет и апельсинов и пошел проводить его до автобусной остановки. Он махал Кешке рукой. Кешкино лицо за мокрым стеклом казалось сморщенным, беззащитным. И может быть, поэтому Иван Николаевич бежал вслед за автобусом, пока тот не набрал скорость и не ушел на середину Невского.

Мама уже была дома, когда Кешка явился. Узелок он оставил у Симы, чтобы избежать расспросов.

В квартире чувствовалось оживление. Девчонка Анечка бегала по коридору с мохнатым полотенцем. Она приплясывала и пела:

Кешка, Кешка, мой папа приехал, э!..

Толя, познакомься, вот наш главный сосед! крикнула старушка в ванную.

Оттуда вышел белоголовый мужчина с синими, как у Анечки, глазами. Он взял полотенце, вытер руки.

Здравствуй.

Здравствуйте ответил Кешка и вяло пожал протянутую ему руку.

Старушка и девчонка ничего не заметили, а мужчина осторожно спросил:

Подрался, может?.. Или что?..

Подрался

Кешка, не снимая пальто, протопал в комнату и сунулся лицом в свою верную оттоманку. Кто-то тяжелый сел рядом с ним. Кешка плотнее забился в угол оттоманки. Человек сидел молча, потом тихо поднялся, ушел.

Анечкин отец наполнил квартиру деловитостью и весельем. В квартире постоянно толпились геологи. Они приносили материалы разведок, образцы, доклады, оглушали рассказами о своем железном Севере. Мама теперь часто бывала у соседей, помогала Анечкиному отцу проверять какие-то расчеты. А Кешка целыми днями пропадал во дворе.

Весна развернулась, окрепла и незаметно уступила город лету, нежаркому, ленинградскому, но все-таки лету. Ребята со двора разъехались по дачам. Уехал и Кешка. Уехал он в пионерский лагерь сразу на три смены. Мама принесла из завкома путевки.

Вот, Кешка, поживешь в лагере, поправишься, окрепнешь.

Лето было дождливым, но веселым. И мама приезжала в родительские дни тоже очень веселая, какая-то улыбчивая, какой он не видел ее уже давно.

Дни иногда тянутся долго, а сроки приходят незаметно. Подошел срок и лагерю уезжать в город.