Красные тюльпаны

Солодов Анатолий Семенович

Молча выслушав Ефима, Андрюхин сказал:

— Выручать Корнилова надо. Собери, комиссар, бойцов.

Когда партизаны выстроились на поляне, Андрюхин прошелся вдоль строя, вглядываясь в лица бойцов, и внятно, чтобы слышали все, сказал:

— Нужны сорок добровольцев. Задача такая. В Крапивне арестован разведчик Сергей Корнилов. Он выполнял мое задание. Немцы пытали его в комендатуре. Жизнь его в опасности. Кто готов идти — шаг вперед.

И не успел командир произнести последние слова, как вся шеренга всколыхнулась,

и все до единого бойца шагнули вперед.

— Добро! — отозвался командир. — В таком случае приказываю выступать на выполнение задания второму и третьему взводам. Командирам взводов срочно обеспечить бойцов боеприпасами. Чтобы не терять времени, поедем на санях. Срочно запрягать. Всё. Остальные свободны.

Строй рассыпался. Часть людей ушла обратно в землянки, остальные стали готовиться к выходу. Вскоре партизаны уже ехали по лесной дороге.

Командир отряда и начальник штаба, сидя на передней подводе, обдумывали план предстоящего налета на гарнизон фашистов. Лесник, ехавший с ними, хорошо знал деревню, он подробно рассказал, что и где в ней находится. Начальник штаба Павлов, выслушав лесника, расспросил о дорогах, ведущих к деревне, о школе, в которой теперь немцы разместили комендатуру.

— Сколько немцев в Крапивне, мы знаем, как охраняется их комендатура, — тоже, — сказал Андрюхин.

— Верно, — отозвался начальник штаба. — Однако подход к комендатуре даже ночью опасен — школа расположена в самом центре деревни. Это усложняет нашу задачу. А подойти к комендатуре надо тихо и незаметно.

— Там, возле школы, деревья какие-нибудь есть? — обратился к леснику Андрюхин.

— Есть, но мало. Редкий молодняк.

— Им и придется воспользоваться. Предлагай, Павлов, как действовать.

— Человек десять пошлем к комендатуре. Подберутся по-пластунски как можно ближе. Я думаю, сумеют подойти вплотную.

— И я так думаю, — одобрил Андрюхин предложение Павлова. — Но только не десять, а двадцать. Остальные группы прочешут избы, где ночуют немцы. Да побольше шума и грома, чтоб немцы думали, что нас много.

— Согласен, — одобрительно ответил начальник штаба. — А кто поведет людей к комендатуре?

— Я, — ответил Андрюхин. — Тебе приказываю быть со вторым взводом, третьим командует Баутин. Он командир боевой.

Условились они и о сигналах, по которым будут действовать все группы.

Сережка очнулся ночью от холода. Он попытался приподняться, но тут же упал: все его тело пронизала острая боль. Мальчик открыл глаза, но ничего не увидел в темноте. Сережка прислушался: рядом кто-то ворочался, охал.

«Где это я?» — силился понять Сережка и не мог.

Но когда ощупал разбитое лицо и голову, сознание окончательно вернулось к нему. Он вспомнил, как его вытащили из копны, как били в комендатуре. Будто обрывки страшного сна прошли перед глазами и сам допрос, и последние слова гитлеровца:

«Завтра утром тебя расстреляют».

Сережку поразила эта фраза, но он не испугался. Страх охватил его, когда подумал: «Не выполнил приказ командира. Не сделал то, что было поручено».

Мучимый этой мыслью, он снова впал в забытье.

Оставив подводы на опушке леса, партизаны тремя группами с разных сторон двинулись на Крапивню. Андрюхин со своими бойцами шел параллельно деревне. Дойдя до середины ее, партизаны свернули и, пригнувшись, редкой цепочкой двинулись в сторону школы. Когда здание стало различимо во тьме, бойцы поползли по-пластунски.

Кирпичный дом был выше других построек, окна темные, занавешенные изнутри, и лишь в одном из окон пробивался лучик света — возможно, там находилось караульное помещение.

Партизаны ползли, не спуская глаз с этого дома, ожидая команды для решительного броска.

Вот Андрюхин встал на колено, махнул рукой, и четыре-партизана кинулись к сараю. Обойдя его с двух сторон, сразу же, навалились на часового, топтавшегося около двери, подмяли его. Затем дали сигнал всей группе.

Партизаны окружили комендатуру, часть из них тихо вошли в дом.

Когда сбили замок, Андрюхин первым вошел в сарай, включил электрический фонарик, пошарил лучом. Светлый круг выхватил из темноты чьи-то незнакомые испуганные лица и вдруг замер — слева от входа на ворохе соломы лежал Сережка.

— Корнилов? Сережа? — Андрюхин наклонился над мальчиком.

Сережка, услышав свое имя, не раскрывая глаз, отозвался стоном.

Андрюхин поднял легкое тело мальчика на руки и вынес его из сарая.

— Где санитар?

— Я здесь, товарищ командир, — отозвалась Шура, подбегая к нему.

— Помоги Сереже, — сказал Андрюхин, передавая мальчика одному из бойцов. — Несите его в дом. Там светлей.

Командир опередил их, вбежал на крыльцо школы. Партизан с Сережкой на руках и Шура вошли следом за ним и услышали, как кто-то коротко доложил Андрюхину:

— Товарищ командир, школа очищена. Два офицера взяты в плен.

— Добро, — отозвался Андрюхин.

Партизан внес Сережку в учительскую, положил на диван и отошел в сторонку, уступив место Шуре.

Девушка присела на край дивана, расстегнула Сережкину рубашку, ощупала его грудь, спину.

Смочив ватный тампон в нашатырном спирте, поднесла к носу мальчика. Сережка вздрогнул, очнулся.

Подошел Андрюхин. Увидев его, Сережка тихо проговорил:

— Я им ничего не сказал, товарищ командир. Честное партизанское.

— Верю, — сказал Андрюхин. — Ты не волнуйся. Помолчи пока, потом доложишь.

Он посмотрел в угол учительской, где стояли связанные немецкие офицеры и, кивнув на них, спросил мальчика:

— Допрашивали тебя они?

Сережка повернул голову, увидел немцев.