Красные волки, красные гуси (сборник)
Шрифт:
– Наборщик. Не ваше дело.
– Как же вы допускаете, чтобы горели книги?
– Ваши книги нам не нужны, – сказал Никодим.
– А что вам нужно? Дикость? Чтобы озверевшие орды громили библиотеки?
– Новый человек напишет новые книги, – убежденно сказал Никодим.
– Вы идете али нет, господа хорошие? – спросил отец зло и затоптал цигарку сапогом.
Мужчина пожал плечами, взял женщину за руку, и они пошли к плавням. На сгибе свободной руки женщина несла корзинку с яйцами, и Янка подумала, что они, наверное,
Отец вернулся поздно ночью, и Янка слышала, как он кряхтит и ворочается, а потом встает с кровати, снимает со стены рушницу. И выходит, даже не сунув ноги в сапоги.
Как была, босоногая в рубахе, она кинулась за ним.
На окоеме вставало багряное зарево, самой луны еще не было видно, и казалось, там, далеко, горит в огне незнакомый город. Вербы жалобно качали лохматыми головами, и летучая мышь нырнула в воздухе, чуть не задев Янку своим крылом. Янка в испуге присела; летучая мышь любит белое и может упасть на рубаху, да так и повиснуть вниз головой, зацепившись коготками, а еще – вцепиться в волосы…
Отец стоял на крыльце и курил, а потом затоптал цигарку и двинулся к сараю.
Янка выскочила из темноты, упала ему на грудь:
– Не пущу! – прошептала она.
– Ну и дура, – сказал он грубо, оттолкнув ее так, что она села в мокрую траву, – вы, девки, известно о чем думаете (он сказал дурное слово). А если придут его люди и он нас выдаст? Они всех нас поубивают. И тебя тоже.
Она внутренним взором увидела ясное лицо Никодима, светлые его глаза.
– Его нельзя убивать, – сказала она убежденно. – Он же как ребенок. Всему верит.
– Мы живем тихо, – сказал отец, – нам их городские суперечки ни к чему.
– Погоди, батя, – сказала она умоляюще, – а давай, я его завтра на остров отвезу? На Заячий остров? А?
– Да зачем он тебе, девка? – удивился отец. Задумался. – Женихов у нас мало, вот что. Парней забрили всех, с германцем воевать… а где они, где тот германец, кто знает? Ладно. Бери лодку, только чтоб обратно в целости. И смотри, утонешь – шею сверну!
– Не утону, батя, – сказала она благодарно, – не тревожься, не утону…
– Куда мы плывем? – удивился Никодим, когда они садились в лодку и она ставила на дно корзину с едой и жбан с квасом. – Рыбачить? Тогда где удочки?
– Рыбачат сетью, дурачок, – сказала она, подоткнув подол и сталкивая лодку в воду, меж пальцами босых ног продавливался жирный ил, – или вершой. Удочки – это господская забава. Таких простых вещей не знаешь.
– Тогда зачем?
– Ты ж хотел к зеленым людям.
– Опять за свое, выдумщица? – Плечо его было перетянуто чистым холстом,
Никодим выглядел поздоровевшим, щеки его покрыл слабый румянец, волосы растрепались. Он свесил здоровую руку за борт, пропуская меж пальцев воду.
– Как на маевку прямо, – сказал он смущенно.
– Чего?
– Ну, мы с товарищами… обычно брали корзины с едой, собирались в роще за городом… пели революционные песни, разговаривали, кто-нибудь выступал… Обязательно что-то красное надо. Красный бант или косынка, если, ну, товарищи девушки.
– Как, и девчата тоже? – поинтересовалась она.
– Конечно. Женщина во всем равна мужчине.
– У нас тоже надевают что-нибудь красное, – сказала она, – только не в мае, а в марте. Мартовички. Красная ленточка и белая ленточка, и прикалывают к платью.
– Белое – не наш цвет, – сказал он строго.
Солнце нагревало воду, и над поверхностью плыла еле заметная дымка, отчего вода казалась тяжелой, будто масляной. По глади бегали, растопырив все свои ножки, водомерки. Стрекозы-стрелки, бирюзовые, как ее колечко, носились над водой, а с той ее стороны, с изнанки, висела вниз головой улитка-прудовик. Было очень тихо, только весла хлюпали, и капли обрывались с весла в воду – плюх… плюх…
– Как тихо, – сказал он, и голос подпрыгнул над водой, как мячик, – а я думал, тут лягушки кричат.
– Лягушки? – удивилась она. – Они больше весной…
Мимо плыли островки плавника, гнилой камыш и щепки, река раздваивалась на рукава, расходилась, огибая заросли ивняка, и снова смыкалась.
– Ты не боишься русалок? – спросил он ласково и насмешливо.
Она налегла на весло.
– Батя научил, теперь не боюсь.
В камышах кто-то страшно заухал, застонал, и он в притворном страхе вздрогнул.
– Что это?
Она засмеялась, откинув голову и блестя зубами, и понимая, что он любуется ею, хотя и не хочет выдавать себя.
– Дурачок, это ж выпь кричит.
– Выпь, – сказал он, – конечно же, выпь… Янка…
– Чего?
– Ты красивая.
Она покраснела до корней русых выгоревших волос.
Он смутился и, чтобы скрыть неловкость, стал поправлять повязку.
– Расскажи мне еще про зеленых людей.
– А чего рассказывать, – сказала она грубовато. – Люди как люди. Только зеленые.
– Это я уже слышал. Как они появились, у вас не помнят?
– Бабка рассказывала, что один раз в небе взошло два солнца. После этого появились зеленые люди.
– С Марса, – сказал он, – точно, с Марса. На других планетах, Янка…
– Знаю-знаю. Товарищ Богданов говорил.
– Да, но Марс особенный. Знаешь, Янка, если посмотреть на него в трубу, ну, в подзорную трубу, можно увидеть каналы… линии, они пересекаются друг с другом… иногда меняют цвет. Наверное, их проложил трудящийся народ Марса.