Красный шатёр
Шрифт:
И я без колебаний рассказала Веренро всё: просто запрокинула голову, закрыла глаза и подарила голос событиям своей жизни. За все минувшие годы я не говорила так много и так долго, однако нужные слова пришли без усилий, как будто я часто вела длинные речи.
Я и сама удивилась, вспомнив Тавею и Рути, воскресив в памяти счастливые дни в Красном шатре. Нимало не смущаясь, я рассказывала о Салиме и о нашей страстной любви. Я говорила о предательстве братьев, которые убили моего мужа. Я поведала Веренро о сделке с Ре-нефер и о том, как Мерит заботится обо мне, я с гордостью и любовью описывала успехи своего сына.
Оказалось, что это
Слушая меня, собеседница кивала, вздыхала, в какой-то момент взяла меня за руку. Когда я наконец успокоилась, она сказала:
– Ты не мертва!
– В голосе ее была печаль.
– Ты не такая, как я. Твое горе сияет из глубины сердца. Пламя любви сильнее. Твоя история еще не закончена, Дина, - сказала она. Давненько уже никто не называл меня так: в Египте я была для всех Деннер, чужеземной повитухой, а не Диной, единственной и любимой дочерью четырех матерей.
Веренро погладила меня по голове, лежавшей у нее на плече, а комната тем временем заполнялась утренним светом. Я заснула, а когда проснулась, ее уже не было.
Через неделю Ре-мосе отправился в страну Куш вместе с Каром, прибывшим в Фивы из Мемфиса. Перед отъездом сын привел почтенного учителя в сад, чтобы представить нас друг другу, но тот лишь едва кивнул низкорожденной матери своего любимого ученика. После того как они ушли, я с сожалением подумала, сумеет ли этот старик пережить столь длинное путешествие.
Глава третья
Бенья доставил шкатулку, как и обещал, однако увидеться мы не смогли. Когда плотник пришел к воротам сада, ему довольно нелюбезно ответили, что Деннер сейчас сидит в большом зале с сыном и ее нельзя тревожить по пустякам. Шкатулку поставили в угол кухни, и я не видела ее, пока Ре-мосе не покинул Фивы и жизнь в доме не вернулась в привычный ритм.
Когда повариха передавала мне шкатулку, ее просто распирало от любопытства. Откуда вдруг у меня появилась столь красивая вещица? И кто был тот человек, который так настаивал на встрече со мной? Я ничего не рассказала о Бенье и о шкатулке обитателям дома в надежде, что сплетни стихнут сами собой, а плотник поймет, что между нами ничего быть не может. Хотя тогда, на рынке, меня тронули его слова и взволновало его прикосновение, я не представляла, что смогу вновь выйти замуж. Несмотря на слова Веренро, я была уверена, что Ре-мосе - заключительная глава моей истории.
Мерит пришла в ярость, услышав, что я отказалась от встречи с Беньей.
– Упустить такого мужчину! Такого красивого, умелого и доброго!
– Сгоряча она даже пригрозила, что никогда больше не станет со мной разговаривать, но мы обе знали, что это пустые слова. Я была для Мерит как дочь, и она не собиралась разрывать наши отношения.
Однако шкатулка Беньи служила своего рода молчаливым упреком. Уж очень она выделялась среди остальных моих вещей. Она была слишком роскошной и элегантной для простой чужеземной повитухи, с которой никто в доме не считался. Эта вещь досталась мне совершенно случайно, лишь потому, что одинокий плотник пожалел одинокую вдову и почувствовал, что я в тот момент потянулась к нему.
Я наполнила
Недели плавно перетекали в месяцы, время измерялось чередой рождений, по большей части благополучных. Я выяснила, что отвар марены, растущей в нашем саду, способен облегчить страдания женщин, и теперь нас с Мерит стали звать и к дальним соседям тоже. Однажды за нами даже прислали лодку, чтобы отвезти в город Он, где умирала в родах любимая наложница жреца. Мы увидели девушку, слишком молодую, чтобы стать матерью, кричавшую от ужаса, одну в комнате, лишенную помощи других женщин. Увы, вскоре после нашего прибытия пришлось навсегда закрыть ей глаза; я попыталась извлечь из чрева несчастной ее дочь, но та тоже была мертва.
Мерит пошла поговорить с отцом, который не желал ничего слушать и принялся проклинать нас обеих, обвиняя в том, что мы якобы убили его женщину и ребенка. Он ворвался в комнату, прежде чем я успела накрыть бедную мать покрывалом.
– Чужеземка разрезала несчастную ножом?
– в ярости вскричал он.
– Да какое она имеет право творить такое! Это не женщина, но демон, посланный с Востока, чтобы уничтожить царство Великой реки!
Жрец бросился на меня с кулаками, но Мерит остановила его и с неожиданной силой прижала буяна к стене, попытавшись объяснить, что я разрезала мать уже после смерти, в надежде спасти ребенка.
Но я не видела причин оправдываться. Я посмотрела ему в глаза и увидела злобную и мелочную душонку. Меня переполнили ярость и жалость к молодой женщине, почти девочке, лежавшей у моих ног.
– Похотливый развратник!
– взревела я на языке моих матерей.
– Жалкий червяк, пусть ты и подобные тебе увянут, как пшеница в пустыне! Никто не любил эту бедную девушку, и теперь она мертва! Зловоние ее несчастья уже вцепилось в тебя!
А потому ты тоже умрешь в страшных муках!
И Мерит, и жрец уставились на меня и смотрели, пока я извергала проклятия, а когда я закончила, нечестивца охватила дрожь и он испуганно прошептал:
– Чужеземная колдунья в Доме Богов!
Звук наших голосов привлек других жрецов, которые удержали своего собрата, так что мы смогли уйти; все они при этом упорно избегали моего взгляда. На обратном пути, глядя на воду, я внезапно вспомнила пророчество Инны о том, что обрету исполнение желаний своего сердца на берегу реки. Усмехнувшись, я лишь покачала головой и в тот вечер вернулась в сад встревоженной и недовольной.
Давненько уже не испытывала я столь безотчетной тревоги. Мне больше не докучали кошмары о гибели Салима, но теперь я каждую ночь неизменно просыпалась от видений пустынных пейзажей, изможденных овец, плачущих женщин. Я поднималась с постели, тщетно пытаясь отыскать причины своего беспокойства. Мерит заметила у меня несколько седых волосков и предложила сделать краску из пепла и крови черного вола. Я в ответ лишь посмеялась, хотя знала, что повитуха сама применяла такое средство, а потому выглядела значительно моложе своих лет. Ее предложение навело меня на мысль, что непонятная тревога есть не что иное, как признак уходящих лет. Я уже почти достигла возраста, когда женщины прекращали кровоточить при новолунии, и порой представляла себе, как провожу сумерки жизни в привычном покое сада Нахт-ре. Я поставила над своей постелью статую Исиды и молилась этой всемогущей богине, дабы та даровала мне мудрость и спокойствие.