Красный шатёр
Шрифт:
После того как мы закончили ужин, муж взял меня за руку и повел в главный зал, где стояла прекрасная кровать с чистым бельем. Она показалась мне похожей на роскошное ложе Ре-нефер в доме Нахт-ре. На постель Салима в доме его отца. Но затем Бенья развернул меня к себе и коснулся моего лица. И я забыла обо всем на свете.
С самой первой нашей ночи Бенья трогательно заботился о том, чтобы я получала удовольствие, и я заново открывала для себя собственное тело, узнавала свои желания и потребности. Моя застенчивость быстро исчезла, и по прошествии нескольких недель я обнаружила в себе источники непривычной страсти. Когда Бенья лежал со мной, прошлое исчезало, и я рождалась заново. Его огромные руки охватывали мое тело и находили потаенные узлы, затянутые годами одиночества.
Утром мой муж шел в мастерскую, но,
За долгие годы в доме Нахт-ре я редко заглядывала на кухню. Я не знала, как пекут хлеб в египетских печах, как потрошат рыбу, как ощипывают птиц. Мы ели незрелые плоды из запущенного сада Беньи, и я просила хлеб у Менны. Страшно смущаясь, я вынуждена была обратиться за советами к Шиф-ре и брать у нее уроки, что страшно веселило Мерит, которая с явным удовольствием меня поддразнивала.
Я попыталась вспомнить рецепты своей матери, но мне не хватало ингредиентов, и я забыла нужные пропорции. Я чувствовала беспомощность и стыд, но Бенья только смеялся.
– Не бойся, мы не умрем с голоду, - заверил он меня.
– Я много лет жил, покупая лишь хлеб и фрукты, а иногда принимая угощение от своих товарищей. Я женился на тебе не для того, чтобы ты превратилась в стряпуху.
Но, если на кухне я испытывала растерянность, то наведение порядка в собственном доме доставляло мне огромную радость. Таким удовольствием было самой решать, куда поставить стул, что выращивать в саду! Я наслаждалась созданием своего собственного мира, когда подметала пол или складывала одеяла. Я часами расставляла горшки на кухонных полках: сначала по размеру, затем по цвету.
Впервые в жизни у меня появился свой дом, где я была правительницей и полноправной обитательницей, где я сама делала выбор и никому не служила. Однажды ночью, когда я возвращалась домой очень поздно, измученная после того, как приняла здоровых близнецов, мне вдруг показалось, что я заблудилась. В глухой ночи я узнала свой дом по запаху - это была смесь кориандра, клевера и кедра от изделий Беньи.
Через несколько месяцев после того, как я перебралась в свой дом, Менна устроил в честь нас с Беньей скромный праздник. Работники из мастерской мужа пели о своем труде, а сыновья Мерит - о хлебе. А потом они все вместе - с женами и детьми - исполняли песни о любви. Я была смущена всеобщим вниманием, заздравными чашами, широкими улыбками и пожеланиями счастья. Хотя мы с Беньей были староваты для всей этой юношеской чепухи, мы были в восторге друг от друга и не могли скрывать своих чувств.
В конечном счете, мы преодолели застенчивость, и у нас осталась только благодарность друзьям. Бенья был необычайно добрым человеком, и неудивительно, что его все любили.
Как-то ночью мы лежали на крыше, глядя в небеса. Был виден тонкий серп молодого месяца, и звезды танцевали в вышине, а муж рассказывал мне про свою жизнь. Бенья медленно, с трудом подбирал слова, потому что многое из того, о чем он говорил, было грустным.
– У меня в памяти сохранилось лишь одно-единственное воспоминание об отце, - сказал муж.
– Его спина, когда он шел по полю, а я следовал за ним, разбивая комья земли. Мне исполнилось шесть лет, когда отец умер, оставив Ма с четырьмя детьми. Я был третьим из них. Братьев у матери не было, а родственники отца не отличались щедростью. Ей нужно было пристроить всех нас, поэтому мать отвела меня в город, в мастерскую каменщика. Меня взяли туда учеником и научили работать; постепенно моя спина окрепла, а руки покрылись мозолями. Но в мастерской я стал предметом всеобщих насмешек: якобы мрамор трескался, едва я входил, а гранит плакал, стоило только мне поднять долото.
Однажды, блуждая по рынку, я увидел, как плотник отремонтировал для бедной женщины старый стул. Он обратил внимание на мой пояс и низко поклонился, потому что каменотесов все почитают - они работают на вечность, а предметы из дерева подвержены распаду, как человеческое тело. Я сказал плотнику, что не заслуживаю его уважения, ибо это песчаник победил меня, а не я его. Я признался, что мне грозит опасность оказаться на улице. Он взял мою ладонь, повертел ее так и этак, а потом протянул мне нож и кусок дерева
– Бенья вздохнул.
– Там же я встретил свою первую жену, она была служанкой в доме у хозяина нашей мастерской. Мы были такими молодыми, - тихо произнес он, вспомнив о своей юности, и долгая пауза подсказала мне, что Бенья всем сердцем любил ту женщину.
Наконец он снова заговорил:
– У нас было двое сыновей, - муж опять сделал паузу, и я услышала в тишине голоса маленьких мальчиков, легкий смех Беньи и женский голос, напевающий колыбельную.
– Они умерли от речной лихорадки, - сказал Бенья.
– Однажды мы покинули город, чтобы посетить моего брата, который женился на девушке из состоятельной крестьянской семьи и остался в доме ее родителей. Но, когда мы прибыли, выяснилось, что мой брат умирает, а его родственники тяжело больны. Моя жена заботилась обо всех, - прошептал он.
– Мы должны были сразу уйти.
– В его голосе звучали печаль и раскаяние.
– Ну а потом… После этого я жил лишь работой и любил одну только работу. Как-то раз я побывал у продажных женщин, - смущенно признался он, - но они все были какими-то унылыми. До того самого дня, когда я увидел тебя на рынке, я уже и не рассчитывал вновь обрести счастье. А рядом с тобой мое сердце вновь ожило. Но, когда ты не захотела продолжить наше знакомство, я рассердился. Я был в ярости и испугался собственного одиночества. И тогда я взял жену.
– Это прозвучало столь неожиданно и нелепо, что я резко села.
– Да-да, - смущенно подтвердил Бенья.
– Сестра нашла мне хорошую девушку, вступившую в брачный возраст, служанку в доме живописца, и я привел ее сюда. Однако ничего путного из этого не вышло. Я был слишком стар для нее, а она была слишком глупа для меня. О, Деннер, мы настолько не подходили друг другу, что это было даже смешно. Мы с ней вообще никогда ни о чем не говорили; мы дважды пытались разделить супружеское ложе, но даже это было ужасно. Она оказалась храбрее меня, бедняжка. Через две недели она ушла. Пока я был на работе, моя молодая жена спустилась к парому и вернулась в дом живописца. Я стал выпивать больше обычного, и вдруг появилась Мерит.
Она трижды приходила сюда, прежде чем я согласился пойти к тебе. Я думал, что ты меня презираешь. Но мне повезло, что твоя подруга не понимает слова «нет».
Я повернулась к мужу и сказала:
– Мою удачу можно измерить лишь твоей добротой, а она безгранична.
В ту ночь мы любили друг друга, как в последний раз, и даже плакали от счастья. Одна из слезинок мужа упала мне в рот, где стала синим сапфиром, источником силы и вечной надежды. Бенья не просил в ответ поведать ему мою историю. В его глазах я читала невысказанные вопросы - например, когда упоминала о том, как мои матери варили пиво или как моя тетя стала умелой повитухой, но он никогда не принуждал меня к откровенности. Я думаю, муж просто опасался, что я могу снова исчезнуть, если он станет расспрашивать о значении моего имени или о том, как звучит слово «вода» на моем родном языке.
Однажды в безлунную ночь я рассказала Бенье, что отцом Ре-мосе был сын Ре-нефер, сестры Нахт-ре, и что я пришла в Фивы после того, как мой первый супруг был злодейски убит в нашей постели. Услышав это, Бенья вздрогнул, обнял меня, как ребенка, но ничего не сказал, кроме «бедняжка». Это было всё, что мне хотелось услышать в тот момент.
Мы не произносили вслух имена умерших любимых, а они - словно из благодарности за проявленное уважение - позволяли нам мирно жить с новыми возлюбленными, не преследовали нас днем и не посещали ночью наши сны.
Жизнь в Долине царей, на западном берегу реки, оказалась счастливой. У нас с Беньей было всё, о чем мы только могли мечтать. Вернее, всё, кроме одного, потому что нам не хватало детей.
Я оказалась бесплодной или слишком старой, чтобы зачать. Моя спина была по-прежнему сильной, и мое тело все еще подчинялось притяжению Луны, периодически извергая кровь, но я была уверена, что мое чрево остыло.
Правда, слабая надежда на новую жизнь всё еще теплилась в моем сердце, и я печалилась с приходом каждой новой луны, хотя и не слишком рассчитывала на удачу.