Красный шатёр
Шрифт:
Но я забыла помолиться о благополучии своих земных защитников. Однажды посреди ночи меня разбудило жалобное мяуканье кошек, а на следующее утро Нахт-ре пришел сказать мне, что Ре-нефер умерла во сне. Тело свекрови забрали жрецы, дабы подготовить его к следующей жизни с соблюдением сложных ритуалов в гробнице их отца в Мемфисе, где в память о Ре-нефер была установлена статуя.
Погребальные обряды продолжались три дня.
Нахт-ре любезно спросил, не хочу ли я присутствовать на ритуале вместе с ним. Я поблагодарила его, но отказалась. И хозяин дома, должно быть, почувствовал облегчение,
В течение нескольких дней после смерти Ре-нефер я проклинала ее так же часто, как и оплакивала. Она была моей спасительницей и тюремщицей одновременно. Она сначала подарила мне Салима, но затем украла саму память о нем. А потом я вдруг подумала, что, по большому счету, совсем не знала эту женщину. Я редко видела ее с тех пор, как Ре-мосе уехал в академию, и понятия не имела, чем моя свекровь все это время занималась; может, она пряла или ткала, а может, спала дни напролет или оплакивала по ночам сына и мужа. Трудно сказать, как она относилась ко мне: ненавидела, жалела или любила.
Каждую ночь после ее смерти мне снились цветные сны, яркие и подробные. Ре-нефер неизменно посещала меня в виде маленькой птицы, летевшей с востока и кричавшей: «Сихем!» Голос был очень знакомый, но я никак не могла понять, кому он принадлежит. Птица Ре-нефер пыталась поднимать с земли людей и предметы, но ей не хватало сил и она в отчаянии била крыльями, пока не изнемогала от слабости и гнева. Каждую ночь Ре-нефер с криком исчезала в сиянии солнца. Казалось, ее беспокойная душа никогда не обретет покой. После семи ночей таких снов я испытывала к покойной свекрови уже одну только жалость.
А несколько месяцев спустя умер и Нахт-ре: вот его я оплакивала от всего сердца. Честный, щедрый, спокойный и неизменно добрый, он был образцом благородного египтянина. Для моего сына такой отец был настоящим благословением, и я знала, что Ре-мосе будет горевать о своем Ба - единственной для него по-настоящему родной душе. Я полагала, что Ре-мосе приедет в Мемфис для совершения похоронных обрядов, хотя мне ничего не сказали об этом.
И прежде один только Нахт-ре считал нужным сообщать мне о странствиях моего сына. После его смерти я почувствовала, что моя связь с Ре-мосе ослабевает.
Похоронив мужа, вдова Нахт-ре решила перебраться к своему брату, который жил где-то на севере, в Дельте. Дом должны были передать новому писцу. Будь Ре-мосе постарше и окажись мой сын более сведущим в интригах жрецов, он, пожалуй, смог бы получить эту должность. Однако на место покойного выбрали одного из соперников Нахт-ре. Большая часть прислуги осталась, и повариха настаивала на том, чтобы я тоже не уходила. Но ледяной взгляд новой хозяйки, которая пришла осмотреть свой будущий дом, убедил меня в том, что пора искать другое место.
Мерит тоже оказалась перед лицом перемен. Ее старший сын Менна предложил матери поселиться под его кровом в Долине царей. Он был назначен главным пекарем и получил просторный дом, так что был рад пригласить Мерит к себе. Менна приехал к ней и сказал, что в долине живет множество ремесленников, но там совершенно нет опытных повитух, так что жены их часто умирают в родах.
Предложение сына было для моей подруги очень заманчивым. После той нашей поездки в Он, что обернулась полной катастрофой, поползли слухи о чужеземной повитухе и ее помощнице. Жрец, которого я прокляла, потерял право голоса в совете, а потом охромел. Нас стали реже приглашать к родильницам в благородные дома, хотя служанки и жены торговцев по-прежнему охотно прибегали к нашей помощи.
Я знала, что Мерит хотела иметь почет и уважение, а потому с удовольствием начала бы все сначала на новом месте, однако она не была уверена, что сумеет поладить с невесткой, да и жаль было отказываться от удобной налаженной жизни в процветающих и многолюдных Фивах.
Она сказала сыну, что обдумает его приглашение и даст ответ к следующему сезону, открывающему новый год. Мерит призналась мне, что к тому времени расположение звезд будет наиболее благоприятным для того, чтобы изменить свою жизнь.
Мы с ней порой беседовали, прикидывая, как лучше поступить, но чаще молчали, не желая высказывать вслух свои опасения. По правде говоря, мне совершенно некуда было идти. Эрия не предложила мне сопровождать ее на север. Я просто оставалась пока там, где была, и надеялась на лучшее. Я понимала, что останусь совсем одна, если Мерит переедет к сыну. И все-таки не спешила принимать окончательное решение, ограничиваясь тем, что слушала рассказы подруги о жизни в долине.
Мерит была не прочь взять меня с собой, но сомневалась, что невестка согласится поселить у себя в доме абсолютно постороннюю женщину Моя подруга обратилась за советом к своей старой госпоже Руддедит, и та попросила ее остаться, пообещав, что и мне тоже найдется место под ее крышей.
Однако муж этой дамы не походил нравом и привычками на покойного Нахт-ре. Он был человеком ограниченным и властным, раздражительным и вспыльчивым, так что слугам нередко доставалось от него, и даже Руддедит предпочитала держаться от супруга на некотором расстоянии. Словом, в этом доме не приходилось надеяться на тихую и спокойную жизнь.
Вероятно, сердце мое в отчаянии закрылось для всего на свете, и теперь я находила утешение лишь в своих снах, где расцветал сад из тысячи лотосов, смеялись дети и чьи-то крепкие руки обнимали меня, создавая ощущение безопасности. По настоянию Мерит я посетила местного оракула, истолковавшего эти сны, пообещав мне в будущем любовь и богатство, которые якобы разглядел в клубах дыма над жертвенником.
Наступил новый год, и Менна пришел к матери за ответом. На этот раз его сопровождала жена, Шиф-ре. Она сказала:
– Мама, пойдем домой вместе с нами. Мои сыновья весь день работают с отцом в пекарне, и я часто остаюсь дома одна. У нас найдется для тебя много места, ты сможешь сидеть на солнце и отдыхать. Или, если захочешь, можешь продолжить работу повитухи, а я буду носить твою сумку и стану твоей помощницей. Все в нашем доме будут любить и уважать тебя, а после смерти мы почтим твою память прекрасной стелой: установим ее на западном берегу и напишем там твое имя.