Красный сокол
Шрифт:
Когда красноармейцы, изловившие парашютистов, передавали из рук в руки хозяевам аэродрома пленников, то они передали и клинок, отобранный у коренастого большеголового пилота. На рукоятке кинжала просматривались какие-то иероглифы, смысл которых никто, разумеется, кроме пленных, не понимал. Клинок как трофей под общее веселое настроение вручили победителю. Не зная, что с ним делать во время, так сказать, стихийного допроса, Иван машинально вертел подарок в руках, разглядывая испещренную значками рукоятку, изредка бросая взгляд на бывшего владельца холодного оружия.
Пилот
Оказавшийся поблизости от аэродрома комкор видел воздушный бой своими глазами и заинтересовался пленными:
— Есть что-нибудь новое о дальнейших намерениях японского командования? — спросил он командира полка.
— Ровным счетом ничего. Главный из них молчит, а от этих шестерок толку мало, — кивнул головой командир на радиста и девушку, затянутую, на манер кимоно, в летный комбинезон.
— Ничего. Приставят к виску дуло — заговорит, — обронил Григорий Михайлович, залезая в машину. — Передайте их разведке.
— Понял, гад! — вытащил пистолет командир и приставил его к уху окаменевшего самурая, когда машина комкора отъехала. — Не скажешь название своей эскадры — тебе каюк. Пух, пух — и конец, — выразительно завершил сцену допроса полковник, отдавая распоряжение коменданту отвести пленных в особый отдел.
— Вас расстреляют, если будете молчать и скрывать правду, — счел нужным добавить переводчик, обращаясь к пилоту.
И тут Ивана осенило узнать, что означают иероглифы на рукоятке короткого тесака, похожего на турецкий ятаган? Он выступил вперед и попросил переводчика:
— Пусть расшифрует надпись на эфесе клинка.
Но появился комендант с тремя красноармейцами и приказал увести пленных. Японец-пилот, оглядываясь на своего победителя, стоящего с клинком, вдруг отвесил поклон командиру и попросил его разрешения попрощаться с личным оружием по законам страны восходящего солнца.
Все опешили, затихнув в нерешительности. Как это — распрощаться? Зачем ему клинок? И так как никто не знал законов самурайской касты, все посмотрели на командира. Командир уставился на пилота. Но не прочитав на смиренном лице пленного ни тени злого умысла, ни черточки агрессивности, махнул рукой:
— Давай, прощайся.
Самурай опустился на колени, сложил ладони домиком и что-то прошептал. Потом поднял голову на Ивана и руками показал, что ему нужен клинок. Тот мгновенно сообразил, что от него требуется; и пока все остальные думали, что и как в таком случае предпринять, подхватил кончик лезвия второй рукой и на вытянутых руках торжественно преподнес тесак хозяину, отойдя в сторону. Японец бережно положил клинок на землю.
Трижды ему поклонился. Потом взял
Вытянувшись в струнку с высоко задранным подбородком, пилот картинно поцеловал лезвие ножа и сверху, как держал его на полусогнутых руках, молитвенно возносясь в небо, ухватился и второй рукой за рукоять.
Всё остальное произошло для всех присутствующих, кроме, ясное дело, пленных, так неожиданно и молниеносно, что никто не успел издать ни единого звука, не то что движения. Лишь вырвался из груди какой-то утробный вздох, соединивший и страх, и боль, и сожаление души, истерзанной клинком.
Когда тесак глубоко вошел в живот, лицо несчастного исказилось предсмертной улыбкой. Так с усмешкой дьявола и завалился он на травяной покров летного поля прежде, чем кто-либо сдвинулся с места. Федоров первым подскочил и выхватил нож из коченеющих рук самурая. Но было уже поздно.
Распоряжение отправить пленных в особый отдел контрразведки рассыпалось на несколько разноречивых предложений и рекомендаций. В конце концов явился командир из контрразведки, составил подробный акт о смерти самурая и приложил к нему изъятый из рук Федорова клинок, как вещественное доказательство ритуальной смерти. Тут-то и расшифровали загадочные иероглифы. Надпись на рукоятке гласила: «Смерть от клинка снимает все грехи».
Потрясение, пережитое наслоившимися за один день событиями: сбитый японский бомбовоз, харакири самурая и допрос особо уполномоченным инспектором Копировским по поводу смерти «ценного», как он выразился, «языка», заставило Федорова срочно завершить самопальную командировку на Хасан и с разрешения самого Штерна вернуться в Благовещенск «к своим баранам», хотя Копировский и запретил ему покидать зону расположения армейского корпуса до завершения дела «о преднамеренной смерти пилота». Такая формулировка ни у кого не вызывала возражения в процессе дознания, главным свидетелем которого проходил Федоров. Благодаря такому определению смерти Иван Евграфович, «на свою голову» сваливший японский самолет, по законам казуистики мог превратиться в соучастника, а затем и в главного виновника, «преднамеренно» вложившего в руки смертника холодное оружие.
Он понял это уже потом, спустя год, когда сгустились тучи, над головами всех участников испанской эпопеи, якобы причастных к поражению не только Народного фронта в борьбе с мятежниками, но и к провалу операции по уничтожению главного противника Сталина — Льва Троцкого, инкогнито появлявшегося тогда в Испании.
Это потом. А сейчас он только смутно чувствовал надвигающуюся грозу в нудных мелочных вопросах следователя: что да как сказал комкор или командир полка? Какое у него, летчика-испытателя, отношение к ним? Почему оказался в приграничной зоне? Сколько раз и по заданию кого пересекал государственную границу на самолете? Обо всем этом он рассказал Штерну да еще и признался, что на него еще в феврале завели уголовное дело за драку в центре переподготовки командиров.