Красный туман
Шрифт:
– - Откуда.
– Прямой в нос наградил желанным для слуха хрустом.
– У тебя.
– Теперь в ухо.
– Этот лоскут!
Он не сразу понял, что разбойник потерял сознание. Пока подручный воин поливал беспамятного водой, Имаскар пытался совладать со-злостью.
"Ты убьешь его раньше, чем он скажет", - увещал себя архат, но ничего не получилось.
Он видел клочок платья Аккали - того самого, в котором застал ее за чтением "Истории Оттепели". Платья, подаренного им. Второго такого нет во всей Арне. Откуда оно у разбойника, владеющего мечом, как оглоблей? В голове не укладывалось,
Потребовалось десяток ведер воды и помощь Льяры, чтобы привести пленника в чувство. Его лицо окончательно распухло, губы треснули, вывернулись наружу, блестящие от отеков. Теперь он боялся, без показной бравады, без матерных шуток, он будто обнажился.
– - Я не помню!
– удивительно, что он вменяемо говорил. В его ногах валялось приличное количество зубов.
– Я не помнююююю!
Имаскар ухватил его за волосы на затылке, оттянул голову назад и склонился к самому лицу. Плевать, что из его рта несет во сто крат хуже, чем из помойной ямы. Плевать, что от снедающего отчаяния хочется вдавить его глаза внутрь черепа и заглянуть в отверстия, чтоб увидеть так ли много внутри дерьма. Нужно держаться, если он хочет услышать ответ.
– - Где ты взял это?
– Архат удивился, каким спокойным получился голос. Как будто кто-то другой колошматил поганца, а он сам был сторонним безучастным наблюдателем. Это возымело действие: разбойник завыл совсем громко, взмолился о пощаде.
– Ответь - и я отпущу тебя.
– - Я нашел это там, там!
– Он мотнул головой за спину.
– На границе Пустоши палачей.
– - Где именно?
– - Западнее леса... около заброшенной дозорной башни.
– - Быть может, он говорит о Белом маяке?
– шепнул генерал.
– - Запад, шианар, - шепнула Льяра.
– - Что еще там было?
– продолжал допытываться архат.
– - Только тряпки, господин!
– роняя кровавые слезы, скулила эта человеческая шавка.
– Ничего больше, клянусь!
– - А люди? Там были люди? Архаты, быть может?
– "Ты же видел ее обугленные кости, что ты хочешь услышать?!" - Там была золотоволосая архата?!
– - Только тряпки!
– твердил свое разбойник, - платье было, и туфли еще, и лента. Прошу, не убива...
– - Где остальное?
– - Спрятали, продать хотели. Платье все дырах было в грязи - за него ничего не выторговать. А туфли целые, за них хорошо бы заплатили. Лента красивая, ее тоже продать думал. Господин, прошу...
– - Где спрятали?
– отрешенный от скулежа, продолжал Имаскар. Платье, туфли, лента. Платье. Туфли. Лента.
– Отвечай, - для острастки еще сильнее оттянул голову наемника, так, что у того хрустнули шейные позвонки.
– - Аааа!
– во все горло заорал он.
– В тайнике, в лесу. Сухое дерево с дуплом. На поляне. В самой чаще. Нельзя не приметить. Прошу... Я больше ничего не знаю, я никого не убивал!
"Да неужто? А старухино семейство не твои молодчики спалили?"
– - Больше ничего не знаешь?
– на всякий случай переспросил архат.
– - Нет. Пощадите меня, господин!
– Наверное, лицо Имаскара переменилось, потому что разбойник совсем уж отчаянно замотал головой, и его тело
– Я все сказал! Клянусь Создателями, я никогда больше не вернусь в твои владения, господин, и мухи не обижу, я...
– - Отдай его крестьянам, - распорядился Имаскар. После глянул на вопящего разбойника и прибавил: - Только путь ему ноги сломают, чтобы не сбежал. Мы отбываем через четверть часа.
Он поедет на запад, как велела Мать. Безобразная оказалась во всем права: следовало с самого начала слушать ее, делать то, что велела серафима, а не мараться книгочтейством. И как ему такое в голову-то взбрело? Давно ли ставил Исверу в вину безверие в слова Матери? А теперь сам чуть было не попался в ту же сеть. Или этот недуг поражает всех правителей Союза?
В центре деревни учинили кровавую потеху. Воины собрались в круг: достаточно плотный, чтобы не пустить в его центр любопытных крестьян, но и достаточно рыхлый, чтобы те самые любопытные могли беспрепятственно наблюдать расправу. Несколько "птиц" уже болтались на подготовленных шестах: вогнанных в землю бревнах, как мостком соединенных третьим. Третьего ворона как раз собирались запустить.
Имаскар подступился ближе: крестьяне почтительно зашушукались, расступились, пропуская шианара вперед.
Вместо доски, на которой совершать действо было бы удобнее, приспособили лавку. На нее как раз укладывали, животом вниз, порядком изувеченного разбойника. Часть его руки отсутствовала, нога безвольно волочилась, но приговоренный отчаянно сопротивлялся и взывал к деревенским с просьбами о сострадании. Имаскар осмотрел собравшихся: даже на лицах детворы он не нашел жалости.
– - Вороны!
– кричала девчонка лет пятнадцати.
– Красные вороны!
– - Сделайте ему крылья!
– подхватил смиренного вида старик.
Крики умножились, как умножается и крепнет идущая с гор лавина. Воин с топором встал за спину приговоренному и, почти не примериваясь, всадил лезвие ему меж лопаток. Топор сделал в спине трещину, как колун разделяет полено надвое. Сдавленный крик пленника, его вздох. Толпа на миг затихла, ловя каждый звук страдания. Но как только воин ударил снова - теперь пробив в спине разбойника значительную брешь - принялась вопить с троекратными усердием. Воин отложил топор, сунул в отверстие руки, поднатужился - и вывернул кости наизнанку, точно выворачивал рубаху. Разбойник отозвался предсмертным бульканьем. Даже на лицах солдат в кругу отразилось жесткое ликование.
Между тем, воин продолжал усердствовать. Он вывернул наружу кости, вырвал позвоночник. Кости ломались и крошились, но уже сейчас отчетливо походили на окровавленные жесткие крылья. Палач взял вожжи, продел их в наиболее крепкие части лопаток и зычно крикнул:
– - Научите его летать!
Деревенские, те, кто заблаговременно встал в первых рядах, протиснулись в круг. Среди них девушки и старики, только вставшие на ноги дети. Они подхватили вожжи и поволокли "птицу" в сторону самодельно арки. Когда его тащили мимо Имаскара, архату показалось, что разбойник все еще жив. Под громогласное одобрение своих, крестьяне вздернули "птицу" на арку. При этом на их головы лилась кровь и падала требуха внутренностей.