Красный Вервольф 5
Шрифт:
– А ты хорош, Василий Порфирьевич, – усмехнулся он. – Я думал, что ты хлыщонок ветренный, у которого только бабы в голове. А вот гляди-ка…
– Деньги, знаете ли, всем нужны, – пожал плечами я. – Не все же мне у моего дяди столоваться, если вы понимаете, о чем я…
– Знаете, в восемнадцатом году, в Киеве, мне приходилось иметь дело с людьми вашего сорта, – Серебряков громко выдвинул стул на середину комнаты, сел напротив меня и закинул ногу на ногу. – Но тогда я был молод и наивен. И потому попросту пускал этих ловкачей в расход. Сейчас – сорок второй, мне на двадцать с
– А не много ли вы на себя берете, поручик? – спросил я, приподнимая бровь.
– Немного, – криво усмехнулся Серебряков, покачивая носком сапога. – Особенно если учесть, что достаточно одного доноса, и от всей вашей шайки останется мокрое, дурно пахнущее место.
– Фи, поручик, ну что вы сразу угрожаете? – я сморщил нос. – Мы же с вами цивилизованные люди. И сможем наладить… так сказать… взаимовыгодное сотрудничество. Верно, Лазарь Иванович?
Часовщик кивнул.
– Взаимовыгодное сотрудничество, – кривляясь, передразнил меня Серебряков. – Экий вы все-таки скользкий тип, Василий Порфирьевич. Если вы плохо понимаете по-русски, может вам на каком другом языке объяснить? Я теперь буду вами командовать, ясно? А ты и твоя шайка плебеев – прыгать по команде, как дрессированные собачки. И если я хоть на секунду заподозрю что-то…
– Все я понял, понял! – я примирительно поднял перед собой руки ладонями вперед. – Банкуйте, господин Серебряков.
Тот поднялся. Щелкнул каблуками.
– А чтобы у вас не возник соблазн увильнуть от ответственности, – сказал он самодовольно. – Я вам оставлю Юхана. Малый он неплохой, но начисто лишен воображения, поэтому при любом непонятном ему повороте событий действует решительно и жестко.
Он шагнул к выходу. И у самой двери оглянулся.
– А с вами, Василий Порфирьевич, я не прощаюсь. Вы ведь будете сегодня на вечере у своего дяди?
И вышел. А финн остался.
– Э-э, – протянул Лазарь Иванович. – Васенька, не будешь ли любезен… Там, в буфете, настойка… Накапай старику…
Покосившись на неподвижного, как истукан, Юхана, я подошел к буфету, извлек рюмку и бутылку. Вынул пробку, наполнил рюмку и протянул ее Лазарю Ивановичу. Скрипнула дверь. В комнату заглянул Митяй.
Увидев его, финн оскалился в широкой белозубой улыбке и сграбастал парня за шкирку.
– Ити сюта, петури… – сказал он и тряхнул Митяя, как тряпичную куклу.
– Эй, это нечестно! – вскрикнул Митяй. – Я же все рассказал…
– Расскасал наам, расскашешь и труким, так? – финн весело подмигнул Лазарю. Тот застыл с каменным выражением лица.
Финн, громыхая ножищами, выволок Митьку из комнаты и поволок к выходу. Тот заверещал что-то, но тут же захлебнулся. Твою мать.
– Слушай сюда, Саня! – быстро зашептал Лазарь Иванович. – Сам понимаешь, положение аховое… Нормально работать под приглядом этого чухонца мы не сможем, лавочку надо закрывать, но мне, старику, так быстро не соскочить… Подготовиться надо. Придется вам со Степкой
– Я подумаю, – кивнул я. – Где Степка?
– Общак ховает, – ответил старик. – Знаешь, у нас как в «Двух капитанах», бороться и искать, найти и перепрятать…
Заскрипели ступеньки на лестнице. Такую тушу они безропотно не принимают. Бах-бах, раздались шаги совсем рядом с нами и в апартаментах часовщика вновь нарисовался чухонец. Не сотрешь.
– Где этот засранец? – спросил я, принюхиваясь не пованивает ли порохом.
Выстрела я не слышал, но ведь громила мог воткнуть ствол пацану в живот и спустить курок. Все равно, что стрелять в подушку.
– Оттал патрулю, – неожиданно тонким голосом пропищал гигант. – Там у меня прательник. Потержат в кутузке то утра, а потом в оврак и к апостолу Петру на сут…
– Это ты сам такой отличный план придумал, или тебе Серебряков подсказал? – язвительно протянул я. С облегчением, которого, надеюсь, простодушный Юхан не заметил.
– Не тфое тело, Фася, – огрызнулся финн.
– Сам же сказал, что Митька предатель, и проболтается на раз-два, – сказал я.
– Не прополтаается, – махнул рукой финн. – Снает, что тогда мамка его…
Он многозначительно чиркнул пальцем по горлу.
Ага, вот, значит, как Серебряков прихватил Митьку за жопу… Ладно. Пока что он живой, и то хлеб. До утра надо его вытащить.
– Ну что вы тут пез меня притумали? – поинтересовался Юхан. – Токоворились, что епнете меня по колове, пока я путу спать?
– Да вот думаем склад подломить в Крестах, – задумчиво произнес Лазарь Иванович. – Ты в деле?
– Я в теле.
– Ну и отлично! – сказал я. – Вы тут все перетрите, а я пойду. Мой дядя, князь Сухомлинский, ждать не любит.
– Иди, сынок! – откликнулся старик. – Мы с Юханом все обмозгуем, а потом я за тобой пришлю.
Кивнув чухонцу, который отчетливо скрипел мозгами, соображая стоит ли ему меня отпускать, я вышел из комнаты. Ссыпался по ступеням, выскочил в дивный апрельский вечер. От дома Марфы до полицайского участка, в котором служили финны и эстонцы, было около километра. Придется помесить грязь. Штиблеты очищу у Рубина. Завтра у нас очередной контакт. Надеюсь, будет весточка из отряда. Как там Наташа? Совсем ли Лаврик с особистом подмяли под себя Слободского, или тот все еще трепыхается? Последнее время что-то не слыхать об успехах партизан. Хорошо хоть Свободное держится.
Ага, вот и участок. Ну и само собой у крылечка топчется белесое чухонское рыло. Нервно как-то топчется, то и дело оглядываясь на дверь. Я навострил уши. Сквозь тишину весенних сумерек пробивались голоса, распевающие разухабистую песню. Понятно. Дружки бухают, закусывая конфискованный на толкучке самогон конфискованным же салом, а часовому завидно. Вот и нервничает, бедолага. Надо ему помочь, в смысле – чтобы перестал нервничать. И я, изобразив поддатого гуляку, шатаясь направился к полицаю.