Крауч-Энд
Шрифт:
Чем ближе я подходил, тем сильнее меня заражала эта дикая мысль. Это было как наваждение; и даже то, что я видел, как в здание вошел Билл Таггл — дипломированный бухгалтер-ревизионист с четвертого этажа, а заодно и законченный алкоголик, — не сумело развеять его до конца. Но приходится верить своим глазам, и дойдя, наконец, до дома 2221, я не увидел там ни цепи, ни таблички, ни краски на стекле. Передо мной был все тот же Фулвайдер-билдинг. Я вошел в вестибюль, вдохнул все тот же знакомый запах — он напоминает мне розовые «печенюшки», которые кладут сейчас в писсуары в мужских туалетах, — и взглянул на все те же знакомые пальмы, которые свешивали свои листья на все те же поблекшие красные
Билл уже стоял в лифте № 2 рядом с Верноном Клейном, старейшим в мире лифтером. В своем поношенном красном костюме и смешной шляпе-таблетке, Вернон был похож на помесь коридорного из «Филлип Моррис» с макакой, которую прокрутили в промышленной стиральной машине. Он посмотрел на меня своими печальными собачьими глазами, что слезились от «Кэмела», прилипшего к его нижней губе и дымившегося прямо под носом. Странно, что его гляделки за столько лет не привыкли к дыму. Сколько я себя помню, я ни разу не видел Вернона без сигареты — неизменного «Кэмела» в уголке рта.
Билл слегка отодвинулся в сторону, но этого было явно недостаточно. В лифте просто не было места для того, чтобы он отодвинулся на приемлемое расстояние. Я так думаю, что и на всем Род-Айленде вряд ли хватило бы места. Разве что на Делавэре… От него пахло, как от ошметка болонской колбасы, которую около года мариновали в дешевом бурбоне. И когда я подумал, что хуже запаха быть не может, он смачно рыгнул.
— Прошу прощения, Клайд.
— Очень любезно с твоей стороны хотя бы извиниться, — сказал я, отгоняя от себя его ароматы. Берн уже закрывал двери кабины, готовясь к запуску на Луну… или, по крайности, на седьмой этаж. — Ты сегодня, Билл, где ночевал? В выгребной яме?
И все-таки, если по правде, в этом запахе было что-то утешительное. Наверное, прежде всего потому, что это был знакомый запах. Запах старого-доброго Билла Таггла, благоухающего с бодуна — старого-доброго Билла, который стоит с тобой рядом на полусогнутых, как будто ему насыпали в трусы куриного салата, а он только что это заметил. Приятного мало, я должен заметить. Тем более в тесном лифте… Но по крайней мере все это было привычно.
Лифт затарахтел и пополз наверх. Билл выдал страдальческую улыбку, но промолчал.
Я повернулся к Вернону. Мне не то чтобы очень хотелось с ним заговорить, но уж точно хотелось хотя бы частично спастись от ароматов измаявшегося с похмелья, перепревшего бухгалтера, но слова, которые я собирался сказать, застряли у меня в горле. Со стенки лифта исчезли картинки, которые висели там, над банкеткой Верна, испокон веков. Картинок было всего две. Открытка с Иисусом, гуляющим по Галилейскому морю под восхищенными взглядами своих неводоходящих учеников, и фотография жены Вернона в бахромистом костюме «Милашка Родео» и с прической, модной в начале века. Теперь на их месте красовалась открытка, которая, по идее, не должна бы была повергать меня в изумление — особенно если учесть возраст Верна, — но меня все равно прибило, как будто грудой кирпичей.
Да, это была всего лишь открытка — простая открытка с силуэтом рыбака в лодке на фоне закатного неба. Но меня ошарашила надпись понизу: ПЕНСИЯ — ЭТО ЗАСЛУЖЕННЫЙ ОТДЫХ. СЧАСТЛИВО ВАМ ОТДОХНУТЬ!
Когда Пеория мне сказал, что скоро он, может быть, будет видеть, я поразился донельзя. Но сейчас меня шандарахнуло даже сильнее. Воспоминания замелькали у меня в голове, как карты в руках ловкого шулера. Однажды Берн вломился в соседний с моим офис, чтобы вызвать «скорую» той свихнувшейся бабе, Агнес Стернвуд, которая для начала выдрала из стены мой телефон вместе с розеткой, а потом съела почти полпачки «Крота» [17] ,
17
«Крот» — средство для очистки канализации. — Примеч. пер.
Берн уходит на пенсию?
Быть не может. Просто не может… и все!
— Вернон, что это за шутки? — спросил я.
— Никаких шуток, мистер Амни, — сказал он и уже протянул было руку к рычагу, чтобы остановить лифт на четвертом, но вдруг разразился кошмарным грудным кашлем. Такого тяжелого и надсадного кашля я у него ни разу еще не слышал. За все эти годы. Звук был похож на стук мраморных кегельбанных шаров, катящихся по каменной дорожке. Он достал изо рта сигарету, и я с ужасом увидел, что фильтр у нее розовый, но — естественно — не от губной помады. Он поморщился, глядя на сигарету, сунул ее обратно в рот и потянул раздвижную решетку лифта.
— Ваш чет-твертый, мистер Таггл.
— Спасибо, Берн, — сказал Билл.
— Не забудьте про праздник в пятницу, — добавил Вернон. Говорил он невнятно и как-то глухо. Вынув из заднего кармана платок, запачканный чем-то коричневым, старик вытер губы. Он взглянул на меня своими воспаленными слезящимися глазами, и что-то было в его взгляде такое, что напугало меня до смерти. Это что-то очень плохое поджидало Вернона Клейна за ближайшим поворотом, и, судя по взгляду, Вернон это знал. — Вы тоже, мистер Амни, приходите. Мы с вами многое пережили вместе, и я буду рад пропустить с вами стаканчик.
— Погодите минутку! — заорал я, хватая Билла за пиджак, когда он уже выходил кабинки. — Погодите, вы оба! Какая еще вечеринка? Что, черт возьми, происходит?
— Он уходит на пенсию, — сказал Билл. — Если ты вдруг не знаешь, то поясняю: обычно это случается после того, как твои волосы все поседели. По этому поводу Вернон устраивает общий сбор в подвале. В пятницу, в полдень. Там будет все здание, и я собираюсь сварганить свой всемирно известный «динамитный пунш». Да что с тобой, Клайд? Ты же еще в прошлом месяце знал, что Берн увольняется с тридцатого мая.
Я снова взбесился — не меньше, чем утром, когда Пеория обозвал меня пидором, — схватил Билла за подбитые плечи его двубортного пиджака и хорошенько встряхнул.
— Что еще за ерунда?
Он слабо, болезненно улыбнулся.
— Это не ерунда, Клайд. Но если ты не хочешь приходить — прекрасно. На здоровье. Ты и так последние полгода ведешь себя как больной.
Я снова встряхнул его:
— Что значит, больной?
— На голову больной, — пояснил он. — С дуба рухнувший, крышей поехавший, свихнувшийся, сбрендивший… намек понял? И прежде чем ты мне ответишь, хочу тебя предупредить, что если ты еще раз меня тряхнешь, пусть даже несильно, из меня все полезет наружу, и никакая химчистка не смоет это дерьмо с твоего шикарного костюма.