Край без Короля или Могу копать, могу не копать

Барановский Вадим

— Стрелы на тетивы, парни! — приказал Ветер. — Если там кто ростом выше Берна, стреляйте.

Хоббиты спешились. Ветер, Сегерих, Балт и Герн прокрались ближе к берегу, остальные держались подальше. С реки раздался плач ребёнка, но быстро затих.

Послышался скрип — это паром ткнулся в берег. Четверо хоббитов подобрались ещё ближе и увидели, как с дощатого помоста с верёвочными перилами в молчании сходят на берег хоббиты — мужчины, женщины и дети, с узлами и котомками. Последним был коренастый старый шерстелап с горящей головнёй в руке и длинной жердиной подмышкой.

Он небрежно бросил головню на доски и проследовал к столбу, где был привязан канат. Прислонив жердь к столбу, старик вынул из ножен на поясе длинный кривой тесак и в три удара этот канат разрубил.

Когда он так же деловито отпихивал жердью уже пылающий паром подальше от берега, Ветер и его спутники приблизились, не таясь.

— Добро пожаловать в Шир, папаша!— пробасил Фритигерн.

Старик вздрогнул, оборачиваясь на голос.

— Кто вы такие, ребята? — осведомился он, вкладывая тесак обратно в ножны.

— Ширские риворы! — ответил Ветер с гордостью в голосе. — Объезжаем границы, смотрим, что где происходит. Я — Ветерих сын Вультвульфа, брата Белериха Хозяина Зелёных Холмов. А ты, дядя, кто будешь?

— Хисарна я. Хисарна Паромщик раньше был, да какой я нынче паромщик, — старик кивнул в сторону медленно уплывающего вниз по течению костра, бывшего раньше паромом.

— Что произошло там у вас? — Ветер посмотрел на вновь прибывших заводянских. Те в большинстве своём сидели на земле, кто-то развязывал узлы, извлекая из них какую-то снедь, кто-то просто сидел и смотрел в никуда.—Что случилось в Заводье?

— Нет больше Заводья, — ответил Хисарна. — Спалили большецы.

— А что Гизмунд Коровий Хвост? — спросил Фритигерн. — Ты знаешь такого?

— Кто его не знал? — печально хмыкнул паромщик. — Он себе богатую усадьбу построил у Трёх Сосен, домину отгрохал с надклетью. Там и остался, когда всё пожгли. Дочку его с внучкой, двух доярок да трёх работников я четыре дня тому переправил, всего-то и осталось.

— А Витигес Шепелявый? —спросил Сегерих.

— Шепелявого давно убили. Он с большецами воевать надумал, двоих застрелил, а третий на него верёвочную петлю накинул да и протащил за конём полпоприща, одна голова и доехала, — охотно поведал Хисарна. — Это видел Геримуд Полторы Ноги, я его уж давно переправил.

— Ну а этот, как его, — почесал в затылке Ветерих,— Филимер Рыжий?

— Тьфу на твоего Филимера Рыжего, — проворчал старик. — Когда джаравы в Верещатник вошли, он им овражек указал, куда все попрятались. Так они всех в том овражке и постреляли. Но ничего, досталось и Рыжему — дочка Нидады Горбатого видела, как его за какую-то провинность топором зарубил старший джарав.

— А кто такие джаравы, дед? — спросил Ветер. — Они за Старика Зиму, что ли?

— Племена северные, — откликнулся Хисарна. Джаравы, онги и эремтаги. И ещё орки. У нас всё больше джаравы да онги шастали.

Отряд

Ветериха ехал на юг, сопровождая вереницу заводянских погорельцев. Детей и тех из взрослых, кому было тяжело идти, взяли на пони. Ветер шёл впереди, держа своего в поводу — на нём ехала Сунильда, молодая вдова Гундериха Непоседы с двумя маленькими детьми. Справа от Ветериха шёл Хисарна.

— Доберёмся до Токовища, — говорил Ветерих, изредка косясь назад, где вровень с его лицом круглилось под вышитым платьем полное Сунильдино бедро, — там всем найдётся место переночевать и миска жаркого. А потом гонцов пошлём в Мокреть и в Откопы. Пускай старейшины решают, что нам дальше делать.

Осквернённый Шир

Ночью прошёл дождь, и земля под копытами пони неприятно хлюпала. Ветерих отвёл от лица ветку, обдавшую его за это каплями, и обернулся.

— Эй, не отставать! Подтянулись! Это последний хутор, дальше уже не живёт никто. Домой поедем!

— Какое домой, — отозвался подъехавший Балт. — Дома нет никого. В Мокреть поедем.Главное, отсюда уедем, — возразил Ветер. — А, вот и хутор. Далёконько ж ты забрался, Сафрак Длинноносый!

Сафрак Длинноносый, угрюмый лысоватый шерстелап, смотрел на риворов исподлобья.

— ...разорили Заводье и когда угодно могут через Воду в Шир перебраться, — продолжал объяснять Ветер.— И на совете старейшин порешили, что все уходим за Мокреть. Припасы с собой забираем, а всё ценное в погреба и под шелуху-большуху.

— За Мокреть, говоришь? Да за Мокретью ж Оральд живёт! — встрял в разговор сын хозяина, тоже недобро косившийся на Ветериха. Всего на хуторе было восемь мужчин, не считая детей, — три Сафраковых сына, сам Сафрак, Сафраков зять и два работника.— Так он и пустит!

— Быкка, Хозяин Мокрети, сам ходил на поклон к Оральду, — объяснил Ветер. — Оральд позволил. Только живые деревья воспретил рубить да на кое-каких зверей охотиться. Так что Оральд за нас. А без его соизволения кто в лес войдёт, тот из леса не выйдет.

— Быкка велел передать, чтобы все снимались и шли в Мокреть, — подтвердил Дикиней Долгогрив. — Твой хутор, папаша Сафрак, последний. Собирайся.

— Не буду я никуда собираться! — сердито задёргал носом Сафрак. —Здесь мои деды и прадеды с самого Заселения жили, и я жить буду! А и найдут меня большецы ваши, так на своей земле помру, не в Мокрети какой в болоте сгнию.

— Помрёшь-то ты помрёшь, Длинноносый,— добродушно согласился Хисарна. — Вот только когда тебе джаравы шерсть на лапах подпалят, то ты им не только всё добро отдашь — ты им про весь Шир расскажешь и ещё карту нарисуешь. Так что давай-ка с нами. Мы тебя как раз до Мокрети проводим и ещё устроиться поможем.

Хисарна перевозил хоббитов в Заводье и обратно последние тридцать лет, тем и жил. Последние двадцать лет жил в одиночестве —жена от него сбежала в Шир. Без всякой жалости спалив своё единственное достояние, он остался и вовсе никуда не пристроенным и, недолго думая, упросил Ветериха принять его в риворы.