Кречет и Зимородок
Шрифт:
Венатор снова тяжко вздохнул, поскреб подбородок, потом взял со стола заготовленные разрешение и пропуск, вписал имя, щедро капнул сургуча и протянул приору. Тот не глядя ткнул печатью и утомленно зевнул.
– Хайме, ты хоть представляешь, куда лезешь?
– напоследок поинтересовался венатор.
– Представляю.
Несколько секунд он смотрел на парня, словно раздумывая: отдавать - не отдавать?
– Ладно, держи. Может чего и выйдет... или еще передумаешь, - махнул, наконец, рукой.
– Так! Кто там еще? Желающие есть?! Подходи!
Хайме
– Ульрих Целем, - четко раздалось за спиной.
Хайме дернулся, крутанулся назад. У стола стоял все тот же утренний незнакомец. Венатор смотрел на него с нескрываемым интересом, а приор вдруг разом подобрался и ощетинился, словно дворовый пес.
– Ты в своем уме, - зашипел он.
– А что, у тебя уже есть приказ о моем аресте?
– удивился незнакомец.
– Со дня на день...
– Вот когда настанет тот день, тогда и поговорим, - усмехнулся тот.
– Записывай меня.
Он держался все с той же спокойной уверенностью, и на приора смотрел, пожалуй, не с большим почтением, чем утром на Хайме.
Венатор подался вперед.
– Ты не сможешь получить денег, Зимородок, - холодно произнес он, - даже если убьешь дракона. Тебя повесят. Или зажарят, как повезет.
– Ты во мне сомневаешься, Иеф?
Тот сощурил глаза.
– Я не сомневаюсь в Святой Церкви.
– Зря-я ты во мне сомневаешься, - Зимородок подошел ближе, оперся руками о стол и весело подмигнул приору.
– Мне же будет даровано отпущение грехов. Ведь так?
Приор побледнел, кажется даже позеленел, резко осунувшись, отчего и без того худое лицо заострилось, словно у покойника.
Венатор долго смотрел Зимородку в глаза, недоверчиво хмурился, шевеля бровями, и вдруг затрясся, пытаясь сдержать смех.
– Хитер!
– наконец, выдал он, утирая проступившие слезы.
– Пиши, - кивнул Зимородок.
___________
* венатор - охотник, ловчий - почетная должность при королевском дворе. От лат. venatio - "травля диких зверей"
** Орден Святого Георгия Суринского или драконоборцы - рыцарско-монашеский орден, один из старейших, учрежденный в 1048 году Карлом Отважным. С 1274 года основные силы ордена базируются на Святой земле.
* * *
Дальше Хайме не слушал. На негнущихся ногах он выскочил из ратуши под весеннее солнце, глубоко и с облегчением вздохнул. Все! Разрешение получил, теперь дело за малым... Об этом малом пока думать не хотелось. Ну его... В то, что выйдет убить дракона, верилось с трудом.
Но и отступать уже поздно.
Стайка воробьев дружно купалась в неглубокой лужице, распушив перышки, толкаясь и азартно чирикая, радуясь наступившему теплу.
В брюхе урчало, а вот в карманах звона
– Эй, посторонись!
Где-то за спиной взревела труба.
Его грубо толкнули локтем в бок. Хайме охнул, закрутил головой, стараясь понять.
Из-за угла показалась безмолвная процессия монахов-доминиканцев, в надвинутых на самые носы капюшонах, так, что и лиц не разглядеть. Народ резво расступался, давая дорогу, Хайме пихали со всех сторон и он поспешил отступить подальше, к стене соседнего дома. За монахами, гулко громыхая на каждой колдобине, ехала телега запряженная двумя волами. На телеге стояла клетка. Хайме долго вглядывался, но так и не смог разобраться - человек одетый в лохматую шкуру? Зверь? Испуганно вжавшийся в самый угол...
– Вот горе-то, - сдавлено вздохнули у самого уха, тихо совсем, но Хайме услышал.
– Какое горе?
Вздохнувший дернулся, совсем не ожидая вопроса. Хайме тоже не ожидал, случайно вырвалось, уж очень интересно стало, что происходит. Тот замялся нерешительно.
– Так ведь, эта...
– А кто это?
– Хайме показал на клетку.
– Это? Так ведь это... ну, оборотень значит, выходит...
Хайме испуганно перекрестился, вот, святые угодники, чего только не увидишь! Правильно Филипп говорил: лучше в город не соваться, там нечисти всякой... спаси и сохрани!
– А куда его?
Человек почесал под шапкой вихрастую макушку. Он тоже, кажется, был не местный, не городской... деревенский скорее.
– На костер, знамо дело. Куда ж еще. Эх, жалко, хороший паренек был...
– Оборотень хороший?
– изумился Хайме.
Оборотней он никогда не видел, но слышал многое. Человек глянул с сомнением, поджал губы и тяжело вздохнул.
– Тильберт это, младшенький сын гуртовщика, - поведал неохотно.
– Смышленый паренек был, учтивый такой... Бывало, вот, встретишь на улице, а он: "здравствуйте, дядя Йост, как поживаете?" А на дудочке как играл, заслушаешься! А так... да что он псом иногда оборачивался, так это не со зла ведь! Это он с братьями овец пас... пастушек он был... эх... овцы-то его как слушались...
Цокнул сокрушенно, покачал головой.
Хайме смотрел во все глаза, пытаясь сообразить - стоит ли верить? Нет, наверно, не стоит, оборотень, как-никак! Оборотень это у-у-у! Вон, и на костер его. На костер за зря никого не будут! На всякий случай начал бормотать про себя "Верую", так, от дурного глаза, от неприятностей...
– Мы вот тут, эта, просить ходили за мальчика, - между тем говорил человек, словно наболело, прорвалось.
– Никому он плохого-то не делал, чего за зря душу губить? А? Как думаешь? Нет, говорят, бесовское отродье! Убирайтесь, говорят! Смотрите, говорят, как бы самих на костер не отправили. Что делать, так и ушли. Вона, как оно все...